На одни только объявления и плакаты о демонстрации мы затратили больше 1000 фунтов. Мы покрыли стены Лондона и всех главнейших провинциальных городов большими плакатами с портретами женщин, которые должны были председательствовать на двадцати платформах для ораторов. Тут же был изображен план Лондона с указанием маршрутов семи процессий, а также и план той части Гайд-Парка, где должен был происходить митинг. Весь Лондон, конечно, был покрыт сетью нашей организации. Целые недели небольшая армия женщин была занята расклейкой на стенах объявлений, раздачей листков, агитацией по квартирам, расхаживала по улицам с плакатами, как это делают «сандвичи». Решительно всех приглашали мы явиться, не исключая членов обеих палат. За несколько дней до демонстрации мистрисс Драммонд и несколько других женщин наняли и разукрасили парусный баркас и поднялись на нем по Темзе до здания Парламента, подплыв к нему к тому времени, когда члены Палат обычно угощают чаем своих знакомых женщин на террасе. Все покинули свои столики и столпились у перил над водой, и сильный, звонкий голос мистрисс Драммонд зазвенел в воздухе, приглашая министров и членов Парламента принять участие в демонстрации женщин в Гайд-Парке. «Приходите в парк в воскресенье», – крикнула она. «Вас будет охранять полиция, и там не будет арестов, обещаем вам это». Кто-то, испугавшись, вызвал по телефону полицейские катера, но когда они явились, баркас женщин уже исчез.
Какой прекрасный день стоял в воскресенье 21 июня! Ясный, сверкающий, залитый солнцем! Когда я шествовала вместе с почтенной мистрисс Уолстенхолм-Эми во главе первой из семи колонн, мне казалось, будто весь Лондон собрался сюда, чтобы посмотреть на нашу демонстрацию. И немалая часть лондонского населения шла за процессиями. Поднявшись на свою платформу в Гайд-Парке и окинув взором громадные толпы, ждущие здесь, и бесконечные ряды людей, вливающихся в парк со всех сторон, я исполнилась изумления, не свободного и от беспокойства. Никогда не представляла я себе, что такое несметное количество народа может собраться вместе для участия в политической демонстрации. То было веселое и прекрасное зрелище, ибо белые платья и украшенные цветами шляпы женщин на фоне могучих старых деревьев придавали парку вид громадного сада в полном цвету.
Заиграли трубы, и ораторши с двадцати платформ начали свои речи, которые могло услышать не более половины или третьей части громадной аудитории. Несмотря на это, никто не уходил до самого конца. В пять часов снова протрубили трубы, речи закончились и всюду была принята без возражений резолюция, приглашающая правительство безотлагательно внести билль о распространении избирательных прав на женщин. Затем, трижды прокричав всей массой: «Право голоса женщинам!», рассеялись участники грандиозного митинга.
На другой день лондонская «
«
Мы сознавали, что ответили на вызов Гладстона, заявившего о том, что, «сила принадлежит массам» и что эта сила может воздействовать на правительство. И поэтому, исполненные надежды, мы отправили копию резолюции главе министерства, спрашивая его, какой ответ намерено правительство дать этому еще небывалому собранию мужчин и женщин. Асквит ответил, что ему нечего добавить к прежним заявлениям, а именно, что правительство намерено – в неопределенном будущем – внести в Палату Общин билль об избирательной реформе, к которому
Глава III
Мы дошли теперь до поворота, где нам предстояло избрать одну из двух дорог. Мы исчерпали все доводы. Поэтому нам оставалось теперь или совсем отказаться от своей агитации, как это фактически сделали суфражистки восьмидесятых годов, или же начать действовать и не останавливаться на полпути, пока не будут сломлены самонадеянность и упорство правительства или пока само правительство не будет уничтожено. Не будучи к тому принуждено, правительство, мы понимали это, ни за что не даст женщинам права голоса.