Моя жизнь. Встречи с Есениным

Через несколько месяцев после возвращения Дункан и Есенина в Москву я проехал почти по всему их европейскому маршруту. Побывал и в этом парижском ресторане. Хозяева его — французы, а весь обслуживающий персонал — русские. Все официанты — бывшие царские и белогвардейские офицеры.

Когда Есенин и Дункан заканчивали ужин и мирно сидели под большим торшером, официант наклонился к нему:

— Вот, господин Есенин… Я флигель-адъютант свиты его императорского величества, а теперь вот — прислуживаю вам.

Есенин не терпел этих гвардейских лакеев и в ответ ему сказал что-то дерзкое. Произошел скандал. Есенину угрожали неприятности.

Утром Айседора поехала к мэру Парижа. Есенин был реабилитирован, и в тот же день они выехали в Москву.

Мери Дести писала в своей книге: «Когда поезд, увозивший Айседору и Сергея в Москву, тронулся от платформы парижского вокзала, они стояли с бледными лицами, как две маленькие потерянные души…» Нет, не потерялись эти души. Хотя Айседоре оставалось всего четыре года прожить в этом мире, а Есенину и того меньше — всего два с половиной, — и она создала за эти годы многое в своем искусстве, а для Есенина эти последние два с половиной года его жизни явились периодом невиданного взлета есенинской поэзии.

Самые вдохновенные его произведения написаны именно в этот период — более ста стихотворений, поэма «Анна Снегина» и другие.

Но сложная, противоречивая натура Есенина надломилась трагически. В своей так безжалостно короткой жизни он пришел к чудовищной развязке…

И ведь видел, понимал, какой шумный и радостный поток новой жизни несется ему навстречу, а все же написал горькие строки в своем предсмертном стихотворении.

Есенин был человеком необыкновенной впечатлительности. Все его ранило, возбуждало, все могло овладеть им сразу, целиком. Потому он был так беззащитен и перед красотой, и перед чувством, и перед друзьями. Когда он встретился с Дзержинским, Феликс Эдмундович сказал ему:

— Как это вы так живете?

— А как? — спросил Есенин.

— Незащищенным! — ответил Дзержинский.

Да, он жил беззащитным, незащищенным…

Все это обязывает каждого человека, желающего по-настоящему понять Есенина, не брать его слишком прямолинейно, в лоб, грубо объясняя его поступки и высказывания. Есенина можно понять только в его стихах, ибо слова поэта — суть его дела, как говорил Пушкин.

11. Возвращение на Родину. Отъезд Дункан в Кисловодск. Есенин остается в Москве

Когда белые фартуки носильщиков рассыпались вдоль перрона цепочкой белых пятнышек, встречающие, как по команде, двинулись по платформе: поезд подходил к перрону.

Мы сразу увидели их. Есенин и Дункан, веселые, улыбающиеся, стояли в тамбуре вагона. Спустившись со ступенек на платформу, Айседора, мягко взяв Есенина за запястье, привлекла к себе и, наклонившись ко мне, серьезно сказала по-немецки: «Вот я привезла этого ребенка на его Родину, но у меня нет более ничего общего с ним…»

Но чувства оказались сильнее решений.

Школа отдыхала в Литвинове. Решено было ехать туда.

Раздобыли открытую легковую машину, и обе Дункан, Есенин и я отправились в Литвиново.

По дороге нам попалось коровье стадо. Есенин, увидав стадо, вытянул шею:

— Коровы…

Потом, оглядываясь на нас, быстро заговорил:

— А вот если бы не было коров? Россия — и без коров! Ну, нет! Без коровы нет деревни. А без деревни нельзя себе представить Россию.

Все шло благополучно, пока мы мчались по шоссе вдоль железной дороги, но, свернув на Литвиново, машина то и дело стала останавливаться на проселке и, наконец, въехав уже в сумерках в лес, села дифером на горб колеи, а затем и совсем отказалась двигаться дальше. Стемнело окончательно. До Литвинова оставалось около трех километров, и я предложил идти пешком. Так и сделали. Идти в темноте было трудно. Неожиданно далеко впереди забрезжили какие-то розовые отблески, резко обозначились черные стволы деревьев.

Это розовое сиянье быстро надвигалось на нас и вдруг прорезало лесную тьму языками пламени, перебегавшими и плясавшими в руках невидимых гномов, несомненно несших в хрустальном гробу Белоснежку… Факелы приближались и, внезапно ринувшись прямо на нас, образовали огненный круг, шумевший, и кричавший, и осветивший радостные лица и сияющие глаза «дунканят» в их красных туниках и со смоляными факелами в руках. Они направились навстречу нам, обеспокоенные долгим отсутствием машины, везшей к ним их Айседору.

А она, как завороженная, смотрела расширившимися, счастливыми глазами на этих загорелых эльфов, окруживших ее в ночном лесу Подмосковья.

Как было хорошо идти всем вместе до Литвинова, войти в просторный дом, убранный пахучими березовыми лозами, сесть за стол, украшенный гирляндами полевых цветов, сплетенными детьми. Как хорошо было утром, когда мы не дачи долго спать Айседоре и Есенину: потащили их в парк.

Взволнованно смотрела Айседора на танцующих детей, по-детски радовался их успехам Есенин, хлопал руками по коленкам и заливаясь удивленным смехом.