Моя жизнь. Встречи с Есениным

Зрители встречали меня холодно, угрюмо и неодобрительно. Единственный успех, достигнутый мною в Буэнос-Айресе, ограничивался тем вечером в кабаре, когда я танцевала гимн свободы. Нам пришлось оставить чемоданы в гостинице и продолжать наше путешествие в Монтевидео. К счастью, для содержателей гостиницы мои танцевальные туники не представляют никакой ценности!

В Монтевидео зрители оказались полной противоположностью аргентинцам — они встречали меня с большим энтузиазмом. Таким образом, появилась возможность продолжать наше турне в Рио-де-Жанейро. Мы прибыли туда без денег и без багажа, но директор городского театра в высшей степени любезно оплатил авансом концерты. Здесь я встретила таких культурных и чутких зрителей, что перед ними всякий артист выявил бы лучшие стороны своего дарования.

Тут я познакомилась с поэтом Жаном де Рио, которого любила вся молодежь Рио, ибо в Рио каждый юноша сам является поэтом. Когда мы гуляли с ним, толпа молодежи следовала за нами, восклицая:

— Да здравствует Жан де Рио, да здравствует Айседора!

* * *

Из Рио-де-Жанейро я вернулась в Нью-Йорк. Путешествие было одиноким и печальным, все время я беспокоилась о своей школе. Некоторые из боксеров, ехавшие со мной в прошлый раз, возвращались на том же пароходе в качестве лакеев — их выступления не сопровождались никаким успехом, и они ничего не заработали.

По прибытии в Нью-Йорк меня никто не пришел встречать — моя телеграмма не была доставлена из-за военных затруднений.

Случайно я вспомнила об одном из своих друзей, изумительном мастере фотографии Арнольде Генте. Очутившись одна в доке, я позвонила ему по телефону. Каково же было мое изумление, когда мне ответил знакомый голос, но не голос Арнольда, а Лоэнгрина, который, по странному совпадению, только что приехал к Генте. Услыхав, что я одна в доке без денег и без друзей, он заявил, что немедленно приедет ко мне на помощь.

И действительно, появился несколько минут спустя. Увидев его высокую, властную фигуру, я испытала странное чувство уверенности и безопасности. Мы оба были очень рады видеть друг друга.

Кстати, из моей автобиографии можно заметить, что я всегда оставалась верна своим возлюбленным и, вероятно, не покинула бы ни одного из них, если бы они оставались мне верными. Полюбив их раз, я люблю их поныне и навсегда.

Итак, после своих злополучных странствий я была счастлива видеть моего Лоэнгрина, вновь явившегося мне на выручку. С обычной своей властностью он быстро получил мои вещи из таможни, после чего мы отправились в студию Генте, а затем втроем поехали завтракать на Риверсайд Драйв, откуда открывается вид на гробницу Гранта[67].

Мы радовались тому, что снова вместе. Я чувствовала, что мое возвращение в Нью-Йорк прошло при счастливых предзнаменованиях. Лоэнгрин находился в самом любезном и великодушном настроении. После завтрака мы устремились в «Метрополитен-опера» и наняли его, а весь день и вечер провели, рассылая всем артистам приглашения на бесплатный парадный концерт. Этот концерт явился одним из прекраснейших испытаний моей жизни. Присутствовали все художники, артисты и музыканты Нью-Йорка, и я танцевала с наслаждением, не чувствуя гнета театральной кассы.

Я рассказала Лоэнгрину о том, что послала Августина в Женеву, и о своем беспокойстве относительно школы. С присущей ему необычайной щедростью он перевел телеграфом деньги, необходимые для переезда всех учениц в Нью-Йорк. Но, увы, для части из них деньги пришли слишком поздно. Все малыши были вытребованы своими родителями домой. Школа, которой я пожертвовала годы работы, распалась, и это причинило мне много страданий. Но вскоре меня несколько утешило прибытие Августина с шестью старшими ученицами.

Лоэнгрин все еще находился в прекрасном и щедром настроении и ни перед чем не останавливался, чтобы доставить удовольствие мне и детям. Он нанял студию на вершине Медисон-Сквер-Гардена, где мы приступили к ежедневной работе. По утрам он возил нас на долгие автомобильные прогулки вдоль Гудзона. Каждому из нас он делал подарки. Действительно, на время жизнь стала чудесной благодаря магической силе денег.

Но с наступлением суровой нью-йоркской зимы мое здоровье пошатнулось, и Лоэнгрин предложил мне совершить поездку на Кубу. Он послал своего секретаря сопровождать меня.

От Кубы у меня остались самые приятные воспоминания. Секретарь Лоэнгрина, молодой шотландец, был поэтом. Мое здоровье не позволяло давать концерты, но мы провели три недели в Гаване, катаясь вдоль берега и наслаждаясь живописной природой.