Моя жизнь. Том II

Пожалуй, самой наглядной иллюстрацией, рисующей бездну между мечтой и действительностью, стало появившееся в те дни… меню байройтских ресторанов, в которых предлагались, например, следующие блюда и напитки: пиво «Золото Рейна» (Rheingold-Bier), «ветчина Вотана» (Wotanschinken), «сыр нибелунгов» (Nibelungenkäse), «суп Флосхильды» (Flosshilden-Suppe) и т. д. Подобные Spezialitäten можно отведать в Байройте и по сей день! Конечно, все это можно отнести к разряду курьезов. Но… «Превращение» Вотана в ветчину – что еще может служить лучшим доказательством той деградации человечества, о которой постоянно говорил Вагнер?

Тогда, в дни первого Байройтского фестиваля, Вагнер понял это с такой убийственной силой, что ужаснулся: он победил, но он же и проиграл. Вот почему, как отмечает в своем дневнике Козима, Вагнер во все дни фестиваля был напряжен, взволнован и… подавлен; его внутреннее недомогание было следствием далеко не одной только усталости.

Конечно, первый Байройтский фестиваль посетили и «аристократы духа» из многих стран мира. Вагнер действительно к тому времени уже стал мировой знаменитостью. В Байройт приехали Эдвард Григ; Антон Брукнер, которого Вагнер очень ценил как композитора; Камиль Сен-Санс; Петр Ильич Чайковский; Цезарь Антонович Кюи; Николай Григорьевич Рубинштейн.

Из «немузыкантов» на первом Байройтском фестивале присутствовали великий герцог Карл Александр Саксен-Веймар-Айзенахский; художники Адольф фон Менцель, Франц фон Ленбах и Павел Васильевич Жуковский, до сих пор так и не знакомый с Вагнером лично, несмотря на явное желание Козимы, с которой к тому времени у него сложились довольно теплые отношения. А также Фридрих Ницше; Эдуард Шюре, впоследствии автор книги «Рихард Вагнер и его музыкальная драма»; Антон Пузинелли; Мальвида фон Мейзенбуг; Матильда и Отто Везендонки; Джесси Лоссо; Юдит Готье…

В свое время с Джесси Лоссо Вагнера связывали довольно запутанные отношения. Однако она не перестала быть верной поклонницей его гения. Ныне рядом с Джесси сидела 31-летняя красавица-француженка Юдит Готье. «Любовное кольцо» Вагнера символически замыкалось. Остановимся на их отношениях чуть подробнее, тем более что некоторыми биографами Вагнера она названа «его последней любовью» и, более того, «музой “Парсифаля”»[705].

Неужели после всех страданий, вынесенных Рихардом вместе с Козимой, его сердце смогло изменить этой жертвенно преданной ему женщине? На первый взгляд факты подтверждают это. В письмах Вагнера к Юдит (напомним, что ее писем к Вагнеру не сохранилось) можно прочесть откровенные и недвусмысленные строки: «Может быть, это было в последний раз, когда я держал Вас в своих объятиях сегодня утром? Нет, я хочу Вас видеть. Я желаю этого, потому что я Вас люблю»[706] (письмо от 4 сентября 1876 года). Всего лишь несколькими днями позже в Париж отправлено следующее послание: «Драгоценная душа моя! Очаровательная подруга! Все еще люблю Вас! Вы всегда оставались для меня единственным лучом любви в течение тех дней, которые были так радостны для одних и так печальны для меня. Но Вы были для меня полны очищающего, умиротворяющего и пьянящего огня! О, как хотел бы я еще вновь и вновь целовать Вас. Дорогая, очаровательная… Каков глупец! Прежде всего, я сам – ведь я хотел последовать Вашему совету и забыть Вас!»[707]

Казалось бы, все сомнения отпадают сами собой. Но…

Вагнер был знаком с Юдит со времен «трибшеновской идиллии». Она гостила у него одновременно с четой Серовых летом 1869 года, что подтверждает Валентин Серов в своих воспоминаниях. Однако лишь во второй половине 1876 года, практически сразу после Байройтского фестиваля, в письмах Рихарда начинает преобладать «лейтмотив любви». Сама же переписка прерывается 15 февраля 1878 года не без участия Козимы, решительно потребовавшей прекратить «отношения с француженкой» и взявшей на себя написание нескольких ответных писем в Париж. Вот только были ли эти отношения любовными на самом деле? В том, что чувства Вагнера к Юдит носили исключительно платонический характер, не сомневаются даже сторонники «теории последней вагнеровской весны». Но все дело в том, что, кроме упомянутых писем, нигде больше – ни в дневнике Козимы, ни в вагнеровских письмах к другим своим многочисленным корреспондентам, ни в воспоминаниях современников, – нет ни одного свидетельства тому, что Вагнер в эти годы страдал. Вернее, он страдал от вполне понятных и явных причин – от банкротства фестиваля, от того, что постепенно утрачивал веру в торжество своих идей, от злобной критики в свой адрес, чего он никогда не мог переносить спокойно. Но от несчастной любви Вагнер не страдал! Он, чья порывистая, неукротимая, страстная натура не мыслила любви, не освященной страданием! Тем более, находясь в разлуке с предметом своей страсти! Тем более, испытывая муки совести перед Козимой, если бы подобная страсть действительно имела место! Тем более, работая над «Парсифалем» – этим гимном сердечной чистоте!