Моя жизнь среди индейцев

— Идем ко мне, — сказал я, — идем в мою палатку. Твоя жена ждет тебя там.

— Да, да, иди! — говорили другие, — иди к нему.

Но он стряхнул мою руку со своего плеча и быстро вернулся на свое место.

— Начинай! — крикнул он своему противнику. — Сыграем. Сыграем на нее, — и полушепотом добавил: — на нее и еще на кое-что.

Может быть, Скользнувшая Стрела не слышал окончания фразы, а если и слышал, то не показал этого. Он подобрал кости и затянул песню, но никто не присоединился к пению, даже Куница не пел. Глядя на ряды угрюмых, мрачных лиц, уставившихся на него, Скользнувшая Стрела стал запинаться, но кое-как допел до конца и протянул вперед сжатые кулаки. На мгновение наступила напряженная тишина. Груди вздымались, глаза сверкали: если бы желание могло убить. Скользнувшая Стрела умер бы на месте. Я сам, несмотря на свое воспитание, испытывал почти непреодолимое желание броситься на Скользнувшую Стрелу, вцепиться пальцами ему в горло, задушить его. Несколько человек приподнялось с места, и я видел, как руки крепко сжимают рукоятки ножей. Куница смотрел ему прямо в глаза, так долго и с таким значительным выражением, что напряжение стало почти невыносимым. Два раза он поднимал руку, чтобы показать, какую сторону он выбирает, и два раза не мог решиться. Наконец он указал на левый кулак и получил — немеченную косточку.

Несколько человек зрителей вскочили на ноги; раздались крики: «Убей его, убей его!». Люди обнажали ножи. Тяжелый Верх потянулся за своим карабином. Но Куница жестом потребовал, чтобы все сели на свои места; выражение его лица было настолько спокойно, грозно и решительно, что толпа повиновалась.

— Приходи завтра, — сказал он выигравшему, — и ты получишь все, что выиграл.

— Нет, — ответил Скользнувшая Стрела упрямо, — нет, не завтра. Я возьму палатку, шкуры, одеяла и женщину сейчас, лошадей завтра.

— Тогда идем, пусть будет по-твоему.

Непонятно почему мы позволили им выйти из палатки в ночную темноту. Никто не последовал за ними, никто не произнес ни слова. Все мы чувствовали, что что-то должно случиться. Но кое-кто из стоявших и прислушивавшихся снаружи все же пошли за игроками, и конец этой истории разыгрался при свидетелях. Жаворонок стояла во время игры за палаткой, слышала, как ее назначили последней ставкой, слышала, чего потребовал победитель, и убежала домой. Немного спустя, почти так же быстро туда отправился и Куница; за ним следовал человек, выигравший все. Они вошли в палатку, вслед за ними зашло два-три человека.

— Вот она! — воскликнул Куница, указывая на ложе котором лежала женщина, с головой накрытая шкурой бизона.

— Вот она, — продолжал он, — но ты не прикоснешься к ней. Я убью тебя, я принесу тебя в жертву здесь, при ней.

Слова эти и страшное выражение его лица так парализовали Скользнувшую Стрелу, что он не пытался защищаться, а закричал:

— Пощади, пощади меня! — и опустился на землю раньше чем Куница бросился на него и несколько раз глубоко вонзил нож в его шею и грудь.

Мы, сидевшие в палатке и ожидавшие сами не зная чего, услыхали крики умирающего и бросились вон, сорвав на бегу шкуры покрова палатки с ее колышков. Когда я прибежал на место, все уже было кончено. Скользнувшая Стрела лежал мертвый рядом с очагом. Куница стоял над ним, глядя на свою работу с довольным детским выражением лица.

— Да, конечно, — говорил он тихо, задумчиво, — я теперь вспоминаю, он желал ее, он всегда желал ее, мою маленькую жену. А я убил его. Смотри, маленькая, он мертв, окончательно мертв. Ты можешь больше не бояться ходить к реке по воду или в лес за дровами. Вставай, посмотри сама, он действительно умер.

Но Жаворонок не шевелилась; наклонившись над ней, он отбросил покрывавшую ее шкуру и издал душераздирающий вопль. Она тоже была мертва. Накрывшись плащом, она стиснула нож обеими руками и всадила его прямо себе в сердце. Руки Жаворонка еще крепко сжимали рукоять, и на мертвом лице осталось выражение муки и ужаса. Зрелище это, по-видимому, вернуло сознание Кунице — я не сомневаюсь, что он несколько дней был безумен.

— Это моя вина, — повторял он, — моя вина! Моя вина! Но ты не уйдешь одна. Я все же с тобой.

Раньше чем кто-нибудь успел помешать ему, он погрузил нож, который продолжал еще держать, в свою грудь и упал рядом с женой; кровь хлынула у него изо рта. Ужасное зрелище! Я часто вижу его во сне и просыпаюсь, дрожа, мокрый от пота. Мы, мужчины, выбежали вон; нам нечего было здесь делать. Пришли женщины и убрали тела для похорон. Наутро их унесли и привязали к веткам в их воздушных могилах. В тот же день мы перешли с этого места на восток, к следующей речке. После этого в лагере надолго прекратились азартные игры; этим весь лагерь как бы соблюдал траур по двум молодым, которых мы потеряли. К счастью или к несчастью — это зависит от точки зрения, — язык черноногих чрезвычайно беден словами для проклятий; но те, какими он располагает, мы часто использовали, проклиная память Скользнувшей Стрелы.

Глава XXX. ТОРГОВЛЯ, ОХОТА И НАПАДЕНИЕ ВОЕННОГО ОТРЯДА