Моя жизнь среди индейцев

Затем он влез в яму и стоял в ней тихо, выжидая, высматривая когда выйдут детеныши. Ждал он долго. Ему казалось, что солнце очень медленно движется в сторону гор. Было очень жарко; деду страшно хотелось пить. У него заболели ноги, но он стоял настороже неподвижно, как сама земля. Незадолго до захода солнца вышла старая лисица и обошла наполовину вокруг клочка райграса. Вдруг лисица почуяла деда и быстро убежала вверх по лощине, не смея вернуться туда, откуда подул ветер, предупредивший ее об опасности, пусть невидимой, но именно поэтому особенно страшной. Вскоре после этого один за другим вышли детеныши; они вылезли медленно и лениво, позевывая и потягиваясь, зажмуривая глаза от яркого света. Они начали играть, как накануне вечером, и вскоре сбились в кучу, борясь между собой, у края клочка райграса. Тут мой дед быстро протянул руку и схватил одного за шкуру на загривке. «Хайя, братец, — крикнул он, — попался». Выбравшись из ямы, дед закутал лисенка в полу плаща и поспешил в свою палатку. Он был счастлив. Четыре раза дух сна говорил с ним: на четвертый день дед выполнил его веление. Дед был уверен, что поимка лисицы к добру.

Дед мой назвал зверька Пупокан (сон). С самого начала лисенок его не боялся. Вскоре лисенок подружился с домашними собаками. Его сразу полюбила одна старая сука, и если около палатки начинала бродить чужая собака, сука ее прогоняла. Лисица охотно поедала кусочки мяса, которые ей давал лед, и научилась лакать воду и суп. Дед запретил всем ласкать ее, кормить или звать по имени, и лисица дружелюбно относилась только к нему. Она старалась ходить за ним следом повсюду, а ночью заползала под шкуры и спала с ним рядом. Когда лагерь переходил на новое место, лисице устраивали гнездышко в волокуше, и она там лежала спокойно до конца путешествия. Забавный это был детеныш; вечно играл с дедом или домашними собаками. Если, бывало, что-нибудь лисенка испугает, то он бежал к деду, издавая отрывистый, захлебывающийся, хриплый лай, какой мы слышим по ночам в прерии за палатками. Мне так хотелось поиграть с ней, взять ее на руки, приласкать, но мать говорила мне:

— Не смей, это священная лисица, и если ты к ней притронешься, с тобой случится что-нибудь ужасное. Ты можешь ослепнуть.

Когда лисенок подрос, он иногда бродил по ночам вокруг палаток, пока за ним не погонится какая-нибудь собака. Тогда он мчался назад в палатку и заползал в постель к деду. Ни одна мышь не могла пробраться под шкуру прикрытия палатки, чтобы Пупокан не нашел и не убил ее; часто он притаскивал домой птицу или суслика. Около того времени, когда Пупокану исполнилось две зимы, мы стояли лагерем на Малой реке, у самых гор Бэр-По, к северу от них. Однажды ночью, когда огонь в очаге уже погас и все спали, Пупокан разбудил моего деда, так как прижался к его голове и стал лаять так, как он лаял, когда пугался. «Перестань, — сказал дед и, потянувшись, легонько шлепнул лисенка. — Перестань лаять и спи».

Но Пупокан не замолчал. Наоборот, он лаял все сильнее, дрожа от возбуждения. Дед приподнялся на локте и осмотрелся. Сквозь отверстие для выхода дыма светила луна, и дед мог разглядеть предметы в палатке. На другом конце, у входа виднелось что-то, чего в палатке не бывает: темный неподвижный предмет, похожий на скорчившуюся человеческую фигуру. «Кто там?

— спросил дед, — что тебе здесь нужно?»

Ответа не было.

Тогда дед опять заговорил: «Говори скорее, кто ты. Встань и отвечай, или я тебя застрелю».

Ответа по-прежнему не было. Пупокан лаял, не переставая. Дед тихонько протянул руку за ружьем, лежавшим в изголовье, бесшумно взвел курок, прицелился и выстрелил. Со страшным криком человек — ибо предмет этот оказался человеком — вскочил и упал мертвым прямо в горячую золу и угли на очаге. Дед мой быстро оттащил убитого в сторону. Конечно, выстрел разбудил весь лагерь. Крики испуганных женщин из палатки деда заставили всех собраться к ней. Развели огонь, и в его свете стало видно, что убитый — враг из далекого племени сиу. Он был безоружен, не считая большого длинного ножа, все еще крепко зажатого в его правой руке. Очевидно, он вошел в палатку, намереваясь украсть ружье и заколол бы всякого, кто помешал бы ему.

Когда лисица дала знать о его присутствии, он, вероятно подумал, что останется необнаруженным, если будет сидеть скорчившись на земле, и что разбуженные им скоро опять заснут. По-видимому, он пробрался в лагерь один; никаких следов других сиу не обнаружили, ни одна лошадь не пропала.

В лагере только и было разговоров, что о лисице и о сне моего деда. Все это было проявлением большой магической силы. Как мой дед был доволен! Он принес много жертв, много молился и полюбил Пупокана еще сильнее прежнего. Зверь прожил у нас еще две зимы, а потом однажды летней ночью его укусила гремучая змея, и он вскоре умер. Женщины завернули маленькое распухшее тело в бизонью шкуру и похоронили его на платформе, построенной ими на тополе, — совсем как человека».

Я подтянул подпруги. Нэтаки разложила на гладком плоском камне остатки нашего завтрака.