Моя жизнь с отцом Александром

Поездка во Францию оказалась очень важна для меня. Во-первых, я смогла побыть с родителями, которых мне не хватало больше, чем я думала. Это был и прекрасный отдых: никаких обязанностей, повседневных забот, беспокойства о детях. Полная свобода! Но самое важное заключалось в том, что эта поездка позволила мне понять, насколько действительно я счастлива в моей новой стране. Поездка во Францию напоминала посещение музея, приятное, но не имеющее никакого отношения к моей настоящей жизни. Я знала теперь точно, где мое место. Я жила в Америке, потому что хотела этого, потому что у меня была цель, миссия. Я была счастлива оказаться во Франции, и я была счастлива возвратиться в Нью-Йорк, возвратиться домой.

Большая часть нашей жизни проходила среди новообретенных родственников и друзей. Нас часто приглашали на литературные вечера. Думаю, что Александр привлекал к себе живое любопытство со стороны этих людей, привыкших к священникам, не особенно знакомым с литературой и философией и не интересовавшимся проблемами мира, политической эволюции или современной литературы. Эта новая среда – диссиденты из СССР, многие из них евреи или же русские, не имеющие никакого опыта Церкви, – была очень интересной. Их встреча с Западом, их внутренняя борьба, их русский патриотизм были страстными и яркими. Поразительно, что Александр притягивал их к себе как магнит. Он был гостеприимен, терпелив, щедр, ласков, эти люди были ему действительно интересны, и он относился к ним с неизменным и полным вниманием.

Раз в месяц мы встречались у нас дома. Я подавала чай с печеньем. Сначала выступал какой-нибудь поэт, или писатель, или политический или общественный деятель, потом это выступление живо обсуждалось всеми присутствующими, и нередко гости уходили только заполночь. Для всех нас это было чрезвычайно важно и интересно. Александр чувствовал себя совершенно свободно среди разнообразия талантов, убеждений и жизненного опыта. Мне трудно передать атмосферу этих встреч, сопереживание душераздирающим рассказам о разбитых судьбах, прошлой жизни, грусти, энергии и надежде. Многие из этих людей стали нашими близкими друзьями. Они не имели никакого отношения к нашему семинарскому окружению и к церковной организации. Но их привлекала личность отца Александра, его твердые убеждения, его терпимость, широта его взглядов, душевная щедрость. В нем они видели человека, священника (он всегда носил рясу), интересующегося их взглядами, вопросами культуры и т. п. Квартира так наполнялась сигаретным дымом, что даже лестничную клетку приходилось потом проветривать.

Кроме этого, Александр еще принимал участие в цикле лекций, которые читались по четвергам по-русски. Организатором их был профессиональный социальный работник Георгий Новицкий[16], он решил, что именно отец Александр сможет привлечь слушателей на серьезные занятия. Один раз в месяц мы рассылали приглашения по списку, кем-то нам предоставленному, и в течение нескольких лет Александр читал лекции на духовные, религиозные и культурные темы. Эти вечерние лекции собирали из года в год все больше слушателей, и мы поняли, что русские эмигранты знали очень мало о своей Церкви, своей религии и своей культуре.

Итак, мы жили в Нью-Йорке, на углу 121-й улицы и Бродвея. Наша квартира состояла из кухни, ванной комнаты, гостиной, двух маленьких спален и еще двух комнат, в которых жили три студента-серба: Кокич, Веселин Кесич[17] и Миша Йованович. Позже к ним присоединился Василий Нагоски[18]. Нам очень повезло, что эти замечательные молодые люди жили с нами. Не знаю, считали ли они себя столь же удачливыми, деля квартиру с семьей с тремя маленькими детьми и собакой. Во время одной из наших прогулок за нами увязалась собачонка, очевидно потерявшаяся. Один наш друг сказал нам: «Я понимаю в собаках. Это двухмесячный щенок, мальчик». Собаку назвали Снэпом, она стала любимым членом семьи. Оказалась она, впрочем, девочкой.

Мы с Александром спали на раскладном диване в гостиной, дети и Вава́ разместились в маленьких спальнях. Кухней и ванной пользовались все жители квартиры. После жизни в «избушке» с единственным краном, из которого текла только холодная вода, и с удобствами на улице эта квартира казалась мне верхом роскоши. В первом письме родителям я писала: «Только представьте себе: пять кранов с горячей водой! И газовая плита! Центральное отопление! И не надо больше колоть дрова или доставать уголь!» В квартире под нами одна комната была превращена в часовню. У семинарии было еще четыре квартиры в доме, в одной жил отец Георгий Флоровский, в других – двадцать шесть студентов.