Моя жизнь под землей

На этот раз нас было одиннадцать человек (никогда еще наш отряд не был столь многочислен, и мы были полны оптимизма). В веселом настроении мы проделывали почти механически теперь уже хорошо известные маневры. Наши часовые с песнями располагались на различных балконах-постах и приготовлялись ждать нас часиков двадцать. Все шло как по-писаному до глубины 220 метров.

Я шел впереди с Дельтейлем и Лубаном, и мы как раз прикрепляли лестницу для спуска в зал озера, когда произошел случай, который Лубан описал в своем дневнике так:

«Вдруг послышался глухой шум… И сразу громкий крик, который прозвучал особенно страшно во мраке, и вслед за тем троекратный призыв: „Помогите!“

Перепрыгивая с камня на камень, я и Кастере оказываемся около раненого товарища. Это Морель. Он лежит, скорчившись, в воде и сдавленно хрипит. Мы осторожно поднимаем его и прислоняем к стене. Он смотрит на нас. Никогда не забуду этого взгляда — в нем ужас, страдание, растерянность. Наконец к нему возвращается дар речи. Тело его не пострадало, голова была защищена каской. Сломана только левая рука. Морель поддерживает ее здоровой рукой, он совершенно подавлен происшедшим, покачивает головой и тихонько стонет.

Исследование прерывается. С этой минуты у нас одна цель, единственное, за что мы должны бороться, — вынести раненого из пещеры. Никакой паники. Каждый остается на своем месте и всем сердцем отдается трудному делу — подъему раненого.

Шок проходит, мужество возвращается к Морелю, и он изо всех сил помогает тем, кто вытягивает его. Первый колодец, тот, в который он упал, уже позади. Теперь мы у основания нового сорокапятиметрового колодца. Большинство из членов нашего отряда поднимается наверх, чтобы обеспечить подъем пострадавшего.

Через несколько минут рядом с нами троими, оставшимися внизу (Морель, Дельтейль и я), падает страхующая веревка. С большими предосторожностями раненого подвели под самую веревочную лестницу, на него надели прочный спасательный пояс. Мы привязываем его. Два свистка. Подъем начинается и резко прекращается: Морель срывается с двухметровой высоты. По счастью, мы были поблизости и смогли подхватить его на лету. Оборвавшаяся веревка заменяется другой. На этот раз Морель хочет попытаться вскарабкаться на лестницу, помогая себе здоровой рукой. Дельтейль привязывает его вторично. Все предусмотрено. Тактика подъема согласована с верхним отрядом при помощи системы сигнализации.

Я вцепился в лестницу, чтобы держать ее натянутой. Дельтейль связан с Морелем веревкой, чтобы тот не крутился над пустотой. Мы ставим Мореля лицом к лестнице. Дельтейль отступает и свистит, свистит изо всех сил. Страхующая веревка натягивается. Подъем начинается. Все выше и выше… Я держу лестницу изо всех сил, сгорбившись под ледяным душем. Сверху слышатся команды: „Вверх!“, которые подает Кастере. Морель молчит. Где он может находиться сейчас? На какой высоте? Не знаю. У меня одна-единственная мысль — удержать лестницу, чтобы мой товарищ не раскачивался и не крутился над пустотой».

Лубан был всецело поглощен своей задачей и мыслями о Мореле и не подозревал, что над его головой висел дамоклов меч, не знал, какой опасности он подвергается…

От края колодца неожиданно оторвался и обрушился кусок скалы. Оглушенный Лубан падает без сознания с переломом ключицы и нескольких ребер.

Не будем останавливаться на кошмарных двадцати семи часах, последовавших за этим, которые понадобились нам, чтобы добраться до поверхности земли с нашими двумя ранеными. Они попали в больницу только утром на третий день после того, как мы, полные надежды, спустились в мрачную Хенн-Морт, которая нас жестоко покарала и вышла из поединка с нами победительницей.

Несчастье произошло на том этапе исследования, который мы уже проходили раньше, и в таком месте, которое не представляло особых трудностей. Хорошо еще, что этот двойной несчастный случай произошел здесь, так как, если бы все это случилось на глубине трехсот сорока пяти метров, на дне стометрового колодца, возможно, нам не удалось бы их спасти.

Во всяком случае, из-за сложившихся обстоятельств (немецкая оккупация Франции) наши попытки исследовать Хенн-Морт на этом закончились и повторные походы стали совершенно невозможными. Кроме того, наш отряд распался. Некоторые из нас перешли испанскую границу, чтобы присоединиться к алжирской армии, другие были депортированы в Германию. Что касается Лубана, то, залечив раны, он стал проводником партизан (маки), находившихся недалеко от Хенн-Морт, в том же массиве Арба, который он знал, как никто другой.

Я в это время находился в Париже и провел в Саль-Плейель конференцию, посвященную Хенн-Морт. Это произошло в тот же вечер, что и бомбардировка квартала Шапель — самая жестокая бомбардировка Парижа за всю войну. В конце моего доклада я сказал (позволю себе полностью привести заключительную часть своего выступления):

«Вернемся ли мы в Хенн-Морт? Многие задавали этот вопрос, и многие были готовы поддерживать, критиковать или ругать нас в зависимости от нашего ответа и своей точки зрения и темперамента.