Моя жизнь под землей

В отношении публичных выступлений нельзя сказать, что трудны только первые шаги. Учиться выступать приходится очень долго, и страх, сохраняющийся в течение очень длительного времени, может вдруг совершенно неожиданно вернуться. Бывает даже так, что лицо, представляющее докладчика (персонаж, которого в одинаковой мере опасается как сам докладчик, так и публика), ставит его в исключительно неловкое положение.

Например, в Нанси, в зале Пуарель, человек, представлявший меня публике, оказался слишком многословным и слишком увлекся похвалами, очень подробно и пространно рассказывая о моих подземных кампаниях и «подвигах».

Все это время я, к сожалению, стоял за кулисами, и после напыщенной заключительной части оратор простер руку в мою сторону. Я вышел, стараясь быть как можно проще и скромнее, и вдруг мой мучитель присвоил мне еще один эпитет, который приберег под конец. Положив руку мне на плечо, как импресарио, представляющий боксера, он вдруг воскликнул: «Вот гигант пещер!» — и удалился.

Оставшись один, я вышел вперед, подавленный и смущенный тем, что мне приходится показываться публике с физическими данными, весьма мало соответствующими тем, которые были обещаны, и жалобным голосом, в знак бессилия разводя руками, сказал:

— Метр шестьдесят шесть!

Взрыв смеха и аплодисментов — мое признание и лаконичный протест против неуместного восхваления сломали лед и спасли положение.

Что касается выступлений, подчас весьма оригинальных, мне хочется рассказать об одном моем выступлении в зале Плейси. Я приехал в Париж, чтобы рассказать о ледяных пещерах, которые открыл и исследовал сначала вместе с женой, а потом с двумя дочерьми. Господин Кисген, очень симпатичный директор и вдохновитель журнала «Connaissance du Monde» («Познание мира»), выразил сожаление, что я не привез с собой Мод и Жильберту, поскольку они тоже принимали участие в исследованиях. Я написал им, чтобы они приехали в Париж, но они побоялись оставить младших сестренок одних в Сен-Годенсе и приехали все вчетвером.

Публика была озадачена, увидав на сцене группу из пяти человек, державшихся за руки.

— Нет, дамы и господа, — сказал я, — мы не собираемся делать пирамиду, и мы не умеем выполнять сенсационные прыжки! Но, прежде чем говорить о пещерах, позвольте мне представить вам мою команду, моих помощников. Вот Мод, вот Жильберта, вместе с которыми я открыл и обследовал ледяные пещеры, расположенные на самой большой высоте в мире. А вот Раймонда и Мари, которые идут по их следам, а также по стопам своей матери, которая была великолепным спелеологом.

После этого я отпустил детей, которые ринулись за кулисы. Выход был несколько «театральным», но публика приняла нас с восторгом и большой симпатией.

Формальная сторона представления не единственное испытание на пути лектора. Настоящие испытания начинаются с налаживания контакта с аудиторией, особенно если у лектора есть какой-нибудь действительный или кажущийся ему недостаток. Для меня таким недостатком является мой акцент южанина.

Как только я произношу традиционные слова «мадам» и «месье» где-нибудь в Лилле, Турсе, Эпинале или Бресте, я неизбежно замечаю усмешки на лицах публики первых рядов, и начинается перешептывание.

Везде, как правило, подсмеиваются над южным акцентом, особенно если он ярко выражен и несколько тяжеловесен. Но я на опыте узнал, что часто улыбки, расцветавшие при моих первых словах, выражали не столь насмешку и желание поддразнить, сколько удовольствие от теплого, чеканящего слово голоса, вызывающего представление о голубом небе и жарком солнце юга.

Однажды в Бельфоре одна дама, желая доказать свою проницательность и основываясь на моем акценте, сказала мне:

— Вы, конечно, баск?

— Нет, мадам.

— Из Бэарна?

— Нет, мадам.

— В таком случае каталонец?

— Никак нет, мадам. Я гасконец.

— Как, значит, вы гасконец! Почему же вы сразу этого не сказали?

— О мадам, ведь хвастаться нехорошо!

Кроме того, мой южный акцент оказывал мне хорошую услугу, когда мне приходилось говорить по-французски с иностранцами, и, например, в Белграде, Амстердаме или Сан-Франциско я не раз слышал, что говорю более отчетливо и меня легче понимать, чем лекторов-парижан.

Заговорив об иностранцах, я приведу здесь один разговор, поистине необычайный по своей лаконичности, который произошел у меня с одной американкой перед самым началом лекции в Чикаго. Эта дама подошла ко мне просто из желания заговорить со мной.

— А у меня во Франции есть двоюродный брат, — сказала она. — Он священник.

— Он живет в Пиренеях?

— Да, в маленьком пиренейском селении.

— Случайно не в Мас д’Азиль?

— Да, именно в Мас д’Азиль.

— Уж не доктор ли это Бордрей?

— Ну да, это как раз доктор Бордрей! Как вы угадали? Вы с ним знакомы?

— Мадам, во время войны 1914 года я лежал у него в походном госпитале. Он спас мне жизнь. Мир, как видите, весьма тесен.