Моя жизнь как фальшивка

То была кровавая битва, личины поэта неистовствовали, подобно многорукому герою индийского эпоса, он был то Богом, то Шутом. «Не знал ни слова он, двадцать четыре года миновало». Банально говорить, что поэт пытался сотворить собственный мир, но Маккоркл сделал именно это – с такой глубиной, с такой всеохватностью, что читателя отбрасывало в Вавилонскую библиотеку, как при чтении Паунда, в пучину истории, богословия, этимологии, в Хобсон-Джобсоновскую сокровищницу с ее «джамбу», «джумбу», «лак» и «кайф» [89]. Это было невероятно, намного более того, что я обещала Антриму. Ради такого стоило родиться на свет – ради единственного головокружительного взгляда на те высоты, где я услышала, как в ушах поет кровь.

С огромным сожалением я возвратила книгу ее стражам, которые потребовали от меня не только точной финансовой оценки этого труда, но и внимания. Теперь мне следовало их выслушать. Они хотели опровергнуть домыслы. Меня оторвали от великой книги и возвратили к кайя-кайя, в джунгли Перака. Снова благоразумие потребовало снять с ручки колпачок.

45

Мистер Лим, как известно, был убит пиратами. После рассказа Чабба я сочла, что зубчатые шрамы на щеке и шее миссис Лим появились тогда же, но в тот вечер на Джалан-Кэмпбелл я узнала истину.

Муж погиб страшной смертью. Когда его крики наконец затихли, миссис Лим выползла из купальни, где пряталась от амбонийцев, и обнаружила, что от тела отрубили и голову, и все члены. Другие, еще более кошмарные подробности, я, с вашего разрешения, опускаю.

Молодожены добывали олово в верховьях реки Перак. Говорили они только на хакка и потому с малайцами почти не общались. После гибели мужа вдова, которую поначалу заподозрили в убийстве, почти два года жила одна в шалашах: научилась плести основные части жилища из ветвей пальмы нипа и ротанга – достаточно легких, чтобы можно было переносить дом с места на место. Местные жители, как правило, обходились с ней по-доброму, но женщина пряталась от людей. Например, близ имения оранг-кайя-кайя она выходила и ждала на краю джунглей, пока люди не посылали к ней мальчишку с завернутым в банановый лист рисом или другой едой.

Затем появились мистер Боб с Тиной – они сразу же устремились в джунгли собирать листья и цветы, срезали волокнистую кору, чтобы сделать бумагу для своих дневников.

Они довольно часто натыкались на шалаши миссис Лим, и мистер Боб всегда оставлял ей еду. Как долго это продолжалось, не знаю. Несколько недель, надо полагать.

Миссис Лим тоже внимательно следила за странным белым человеком. Она не знала, зачем он ищет несъедобные растения, однако желала отблагодарить его за доброту, а потому добыла гигантскую орхидею и оставила ему посреди тропы. Лепестки орхидеи были тускло-лиловыми с красными прожилками, но гораздо страннее выглядел толстый корень, которым растение цеплялось за ствол дерева: орхидея казалась змеей с головой-цветком. Скверный запах цветка не отвратил поэта.

В тот вечер, когда вонючий цветок уже лежал под прессом, оранг-кайя-кайя и его мулла назвали Бобу и Тине четыре имени, под которыми было известно это растение. Мусульманский священник, изрядно разбиравшийся в ботанике, узнал орхидею только по ее знаменитому аромату, поскольку она растет на самой верхушке дерева, чуть ли не в двухстах футах над землей. Так миссис Лим впервые обнаружила необычный талант карабкаться по деревьям, хотя речь идет не столько о «таланте», сколько о поразительной силе воле.

Можно представить себе, как эти двое постепенно сближались, пока не стали, как это ни удивительно, парой. И до того, как ее столь жестоко изуродовали, миссис Лим красотой не отличалась – низенькая, крепко сбитая, с сильными, полными ногами, почти без талии, нижние зубы кривые. Мистера Боба мы уже знаем в лицо – высокий и красивый, хотя несколько свирепого и дикого облика. Кажется немыслимым, чтобы столь несхожие люди полюбили друг друга, но это произошло.

Сначала девочка, наверное, ревновала, но к тому времени, как пришлось вызволять ее из дома раджи, миссис Лим и малышка успели неистово привязаться друг к другу. Как это вышло, мне тоже неизвестно.

Хотя необычная троица часто получала еду и приют у местных жителей, годами все они жили в джунглях и говорили на собственном наречии, сотканном из английского, хакка и бахаса мелаю [90]. В пору странствий они научились изготовлять бумагу для тех дневников, которые я видела на полках затхлого святилища на Джалан-Кэмпбелл.

Судя по единственной книге, которую мне довелось подержать в руках в тот вечер – всего таких томов было пятьдесят, – масштабы этого труда далеко превосходили всякие «Натурфилософские заметки» прежних поэтов. Это собрание затмевало отчеты Раффлза и даже Уоллеса [91], составленные в XIX веке. Миссис Лим и Тина стали участниками величайшей попытки описать природу Малайзии.