И на следующий день я потащилась осматривать пещеры Бату, мавританский вокзал, вонючие китайские рынки на воде. Более всего меня измучили запахи, и не только вонь рыбных рынков, но и вся окружавшая меня чужеродная смесь дыма и специй, сточных вод, мотоциклетных выхлопов, сладковатый аромат плесени, которым тянуло от тропической листвы. Приятней было пройтись спозаранку, по утренней прохладе, когда банковские охранники-сикхи ели прямо на улице сладкий
Ко мне почти не приставали. 1972 год, как никак – разве что на восточном побережье туземцы пришли бы в возбуждение от короткой юбки или голого плечика.
С «колониальным прошлым» еще не вполне покончили: стоило свернуть с Бату-роуд и заглянуть в «Колизей», чтобы на каждом столике с белой скатертью обнаружить вустерский соус. Достопримечательностей хватало, но, как я и сказала Слейтеру, главное для меня – работа, и вся моя жизнь сводилась тогда к «Современному обозрению». Чем бродить по городу, я предпочитала сидеть в номере и читать – не только стихи, присланные в редакцию, но и «Потерянный рай», который, вопреки мистеру Ливису [11], всегда напоминал мне о деле, которому я себя всецело посвятила. И после обеда я продолжала служить искусству: написала три длинных письма трем членам издательского совета – лорду Антриму, Уистану Одену [12] и чудесной миссис Маккей, бывшей жене одного манчестерского промышленника, чья щедрость не раз спасала наш журнал. В каждом письме я, ни на что особо не рассчитывая, упоминала неоплаченный счет из типографии. Все трое неоднократно выручали меня и, похоже, начали уже разочаровываться в журнале, так и не оправдавшем наших общих надежд.
Слейтер вернулся в четверг – возник ниоткуда и нагнал меня, на мосту, когда я шла к Джалан-Кэмпбелл в очередной раз полюбоваться пьяными краснорожими плантаторами и послушать, как они будут хамить, воображая себя раджами.
Слейтер, в походных шортах и крепких ботинках, выглядел таким жизнерадостным и нераскаявшимся, что мне вновь показалось: он давно забыл наш разговор на «фаберовском» обеде. Может, он и в самом деле думал, что мне нравится бродить в одиночку по душному азиатскому городу.
– Микс, – заговорил он. – Я хотел тебе сказать…
Я было встрепенулась, но вместо извинений он пустился в подробное описание путешествия по джунглям в компании китайского поэта-англофила. Интересно, думала я, с какой стати он полез в джунгли, нацепив короткие штаны, рискуя ободрать себе всю кожу? Лишь бы продемонстрировать свои прекрасные ноги?
– Ты заметила? – перебил он сам себя. – Нет? Это же «Сонеты к Орфею» [13], 1923 года, издательство «Инзель-Ферлаг». Ей цена минимум сто фунтов.
– Она продается?
– Вот дурочка! Там, в той жуткой лавчонке, мимо которой мы прошли. Давай вернемся. Сама посмотришь.
Не хотелось во всем подчиняться Джону Слейтеру, но его здоровенная лапа уже сжала мой локоть и волей-неволей пришлось вновь заглянуть в ту веломастерскую, хозяева которой так заинтересовали меня в понедельник. Белый мужчина с язвами на ногах сидел все на том же сломанном пластиковом стуле под голой лампочкой и действительно читал «Сонеты к Орфею».
– Видишь, – сказал Слейтер.
Услышав это, мужчина поднял кроткий взор, с минуту присматривался к Слейтеру, а потом неторопливо приподнял руку, приветствуя нас.
– Господи… – пробормотал Слейтер.
И, крепко сжимая мою руку, силой поволок меня дальше.
– Вы его знаете?
Слейтер обернулся, играя желваками, словно пытаясь прожевать что-то очень невкусное.
– Его? – сердито переспросил он. – Откуда?
Сразу было видно, что Слейтер солгал, и с этой лжи все и началось.
2
ХОТЯ РЕДАКТОРЫ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ журналов предпочитают сравнивать себя с миссионерами, путешествуют они скорее как разъездные торговцы и всегда пакуют вместе с носками и нижним бельем образцы щеток; ничего экстравагантного, что и я прихватила с собой в Малайзию несколько экземпляров «Современного обозрения». В одном из номеров имелся прекрасный перевод Стефана Георге [14], который, по моему разумению, мог заинтересовать любителя Рильке, и потому на следующее утро, примерно в половине седьмого, я обернула журнал в нарядную бумагу и отправилась обратно на Джалан-Кэмпбелл. Не могла же я предположить, что прогулка длиной в полумилю изменит всю мою жизнь. Если б с утра я понежилась в постели, не попала бы в паутину тайн, из которой, похоже, не выпутаюсь уже никогда.