Моя жизнь. Южный полюс

Это было пять лет тому назад, и хотя с тех пор я много раз подвергал жестокому испытанию мои физические силы, мне тем не менее до сих пор не приходилось страдать от неприятных последствий. Я это рассказываю не для того, чтобы дискредитировать превосходного врача или похвастаться собою, но чтобы указать читателю, какие чудесные возрождающие силы содержит тело человека, который, как, например, я, с юности живет в разумных гигиенических условиях и вследствие этого сохраняет себя таким, каким создала его природа.

Зиму 1922/23 года я провел в Номе, откуда уехал в апреле, и 12 мая 1923 года вернулся в Уэнрайт. Лейтенант Омдаль воспользовался долгим ожиданием, чтобы привести в порядок аэроплан Юнкерса, который был уже совсем готов к полету. Аппарат вместо колес был поставлен на лыжи, чтобы сделать возможной посадку его на лед. Вскоре после моего приезда Омдаль предпринял первый пробный полет. При посадке левая лыжа отлетела, словно бумажная. Эта лыжа, как оказалось при обследовании, была сконструирована таким образом, что все давление на шасси приходилось на одну металлическую часть, которая была не толще обыкновенного листа оберточной бумаги. Мы не имели возможности починить лыжу, но если бы даже и починили, все равно было ясно, что необходима более совершенная конструкция, чтобы вообще рассчитывать на благополучный спуск. У нас оставался единственный выход – попробовать пустить в ход пару имевшихся у нас поплавков, предназначенных, однако, для спуска на воду. Но они тотчас же доказали свою полную непригодность. Поэтому я решил остаться в Уэнрайте, а Омдаля послать в Сиэтл за новым шасси.

С этого момента я был вовлечен в водоворот событий, приведших меня к самому горестному, самому унизительному и в общем самому трагическому эпизоду моей жизни. Норвежский консул в Сиэтле рекомендовал мне, когда я туда приехал, некоего датчанина Хаммера. Этот датчанин, судовой маклер в Сиэтле, человек очень энергичный, имел большие связи в городе и пользовался хорошей репутацией. Один из моих друзей уже впоследствии, когда стали известны факты, которые сейчас будут описаны, называл Хаммера «преступным оптимистом». Эта характеристика является предпосылкой настоящего рассказа, так как теперь, когда я могу окинуть взглядом все случившееся, она в точности соответствует моему собственному суждению о Хаммере, а также поможет читателю правильно понять все происшедшие события.

Когда я в 1921 году познакомился с Хаммером, у меня не было никаких оснований предполагать в нем что-либо другое, кроме искреннего интереса ко мне и к полярным исследованиям. В течение этой зимы он оказал нам большие услуги при покупке продовольствия и при починке винта «Мод», когда мы заново снаряжались для полярного дрейфа.

Но вернусь к моему рассказу. Когда я решил послать Омдаля за новым шасси, а самому остаться его ждать, я получил от Хаммера телеграмму следующего содержания: «Приезжайте точка. Есть для вас три новых самолета». Чрезвычайно обрадованный этой неожиданной вестью, я поспешил отправиться на зов и скоро был уже в Сиэтле, где повидал Хаммера и обсудил с ним его предложение.

На мою беду, мне пришлось скоро узнать, что имеется еще одна наука, которой наряду с прочими необходимо обладать исследователю, но которую, к несчастью, ему в силу образа его жизни почти невозможно изучить, а именно: опыт и уменье разбираться в коммерческих делах. Напасти, вскоре обрушившиеся на меня, возникли исключительно из-за моей неопытности в делах. Мне еще никогда не представлялось случая ближе познакомиться с методами ведения дел, и я всегда предоставлял улаживание деталей финансового характера моих экспедиций другим лицам. До сих пор это не причиняло мне никаких неприятностей. Я делал так, как мне говорили, и все сходило отлично. Но с Хаммером дело обернулось иначе.

Хаммер при свидании рассказал мне, что ездил в Берлин посоветоваться с врачами и сделать себе операцию; во всяком случае, он сослался на это, как на причину своей поездки. В действительности же он отправился в Германию, чтобы посетить заводы Юнкерса, и, пользуясь тем, что природа наградила его языком без костей, он уговорил фирму предоставить ему самолет самого последнего усовершенствованного типа.

Я очень ценил предприимчивость Хаммера и щедрость фирмы «Юнкерс», но из опыта, приобретенного мною на мысе Барроу, я вынес убеждение, что самолет Юнкерса не приспособлен для такого полета, где все шансы на успех были на стороне гидроплана. Другими словами, я увидел, что спуск на очень неровный полярный лед не может осуществляться на практике при помощи лыж и тому подобных приспособлений. Нам нужны были самолеты специальной постройки, способные к старту на воде, снегу и льду.

Хаммер предложил мне раздобыть такие гидропланы. Тут поднялся вопрос: откуда взять средства? Хаммер уверял меня, что сумеет их найти, и развернул передо мною весьма гениальный план.