Моя жизнь и время

Дэн Фромен написал мне, что остановился в гостинице «Виктория» и хочет к нам зайти, обсудить возможность постановки моей пьесы в Америке. Мы тогда жили на Альфа-плейс. Моя жена придумала коварный план: сперва хорошенько его накормить, а потом уж говорить о деле. Он принял наше приглашение, и мы почувствовали, что он уже у нас в руках. Обед был великолепен — икра, фаршированная дичь и всякие хитроумные французские кушанья. Два с половиной дня моя жена не расставалась с миссис Битон. Коктейлями я занимался сам, а потом подали шато-лафит и шампанское. Как сейчас вижу лицо жены, когда Фромен со своей обычной серьезностью объяснил, что пищеварение не позволяет ему обедать; можно ему немного салата, греночек без масла и стакан минеральной воды? Правда, потом он выкурил со мной сигару и заключил договор на очень хороших условиях.

В Америке Бернарда Гулда сыграл Эдвард Хью Содерн. Он влюбился в исполнительницу роли, которую у нас играла Гертруда Кингстон, и пьеса еще не успела сойти со сцены, как они поженились. Не могу сказать, что роль свахи всегда мне удавалась. Я познакомил Дж. М. Барри с Мэри Анселл — и тоже в связи с постановкой «Фермы Вудбэрроу». У меня была собственная труппа, игравшая пьесу в провинции, и я взял Мэри Анселл на амплуа инженю. Барри в это время ставил «Плавучий дом» у Тула в старом театре «Фолли» на Кинг-Уильям-стрит и попросил меня рекомендовать ему актрису на главную роль. Многого он не требовал: девушка должна быть молода, красива, обаятельна, по возможности талантлива, блестяще играть в преферанс и непременно уметь флиртовать. В те дни подобное сочетание встречалось не так уж часто. На ум никто не шел, кроме мисс Анселл. Казалось бесчеловечным не дать ей шанса. Я послал за ней и отменил наш контракт, а при следующей встрече Барри, в свою очередь, представил ее мне как свою жену.

Во время постановки другой моей пьесы — «Путь ханжи» — главная героиня, Лина Эшвелл, вышла замуж за комика Артура Плейфера. В последний раз я его видел в Брайтоне. Мы оба остановились в гостинице «Старый корабль». Артур был с тогдашней своей женой и тремя детьми. Она была очень красивая, крепкая, веселая и хвасталась моей жене, что ни дня в своей жизни не болела. Через три недели она умерла, а Плейфер умер несколько месяцев спустя; в более сентиментальную эпоху сказали бы — от разбитого сердца. Он давно перебесился, стал солидным и чуточку растолстел. Там же мы встретили Хотри. Когда я жил на Парк-роу, часто по утрам, бреясь, видел в окно, как Чарлз Хотри бегает вокруг Гайд-парка в шортах и фуфайке; но это не спасло его от общей судьбы мужчин среднего возраста. Даже у меня фигура уже не та, что была когда-то. Миссис Плейфер откопала где-то фотографию двадцатилетней давности, снятую на обеде в клубе «Театралы». Мы трое стоим рядом — молодые, стройные, прямо-таки эльфы. Миссис Плейфер вырезала нас и назвала эту картинку «Три грации».

С братьями Фромен, Чарлзом и Дэном, приятно было вести дела. Все контракты они заключали на словах. Чарлз часто говорил, что не составлено еще такого договора, который умный человек не смог бы обойти. Под конец я и не старался получить от него подпись. Договорившись об условиях, мы просто пожимали друг другу руки. Он был от природы сентиментален, как большинство евреев. Будучи в Англии, много времени проводил в Марлоу — там сейчас стоит статуя в его честь. У меня был дом на холмах, а Хэддон Чемберс снимал коттедж в беркширской деревушке Бишем. В солнечный день случалось застать Чарлза сидящим на собственной могиле — вернее, на том месте, где, как он надеялся, когда-нибудь будет его могила: симпатичный кусочек английской почвы, шесть футов на четыре, под раскидистой ивой, что склонялась над рекой. Когда мы в последний раз виделись, он все еще вел переговоры по поводу этого участка. На следующий год он погиб, когда немецкая субмарина затопила «Лузитанию».