Моя жизнь и стремление. Автобиография

Я никогда не слышал, чтобы мэр, пастор или какое-либо другое должностное лицо, назначенное для этой цели, позволяли себе подойти хотя бы к одному из этих серых кардиналов, чтобы остановить его и прекратить дурной пример, поданный всему обществу. Все было толерантно и покрывалось молчанием.

Однако у молодежи, которая видела и слышала все это, должно было сложиться впечатление, что эти мошенничества были достойны восхищения и приносили очень хорошее вознаграждение, а такое впечатление сохраняется.

Однажды адвокат сказал мне, что я родился в болоте. Прав был этот джентльмен или нет?

Два своеобразных растения этого болота были названы «Батцендорф» и «Люгеншмидт».

Первый основан на хорошо известной старинной южно-германской и швейцарской дивизионной монете под названием Батцен. (Название немецкой разменной монеты с изображением медведя «Betz» — прим. перевод.)

Батцендорф (Медвежья деревня, коммуна, сообщество — прим. перевод.) был вымышленной деревенской общиной, к которой мог присоединиться каждый житель Эрнстталя. Это была, конечно, шутка, но часто, слишком далеко заходящая шутка.

У Батцендорфа был свой приходской совет, свой пастор, своя приходская администрация, но все это относилось к той стороне, которая должна бы быть забавной.

Самый маленький дом в Эрнсттальсе, дом старого овощевода Доре Вендельбрюка, получил статус ратуши Батцендорфа.

Однажды утром на нем появилась башня, сделанная из решеток и коробок для сигар, которую старый Доре поставил на крышу, не спросив хозяйку. А она очень гордилась тем, что была деревенским ночным сторожем. Ей пришлось объявить, что это часы.

Были представлены все авторитеты и каждая партия, вплоть до картофеля и стручков, и все это превратилось в забавную штуку.

Суббота была днем встречи.

Посетители собрались вместе, и рождалось самое лучшее, чтобы затем действительно осуществиться: крещение пятидесятилетних младенцев, женитьба на двух вдовах, проверка шприца без воды, переизбрание местного гуся, публичное испытание нового средства от ленточных паразитов и тому подобное.

Городской судья Лайриц уже состарился и вынужденно терпел это, а пастор был еще старше и верил в лучшее. Он всегда говорил: «Только не переусердствуйте, только не заходите слишком далеко!» При этом он считал, что выполнил свой долг.

Кантор просто качал головой. Он был слишком робок, чтобы публично высказывать порицание. Но наедине ему хватило смелости предупредить отца:

«Не участвуй, сосед, не принимай участия! Это плохо и для тебя, и для Карла. То, что там делается, просто-напросто пародия, ирония, издевательство и глумление над вещами, святость которых никто не должен нарушать! И дети тем более никогда не должны видеть и слышать ничего подобного!»

Он был очень и очень прав.

Этот «Батцендорф», в котором можно было расплачиваться только Батценгельдом, просуществовал несколько лет, прошедших в замалчивании и строгой секретности, что создало еще более зловещий эффект.

Со временем «узы религиозной скромности» ослабли.

Каждую неделю происходило что-нибудь новое.

Мы, дети, с огромным интересом следили за глупостью взрослых, насмехаясь над ними и высмеивая их, хотя те и не подозревали об этом.

Так продолжалось до тех пор, пока в местную администрацию и церковное руководство не вошел новый здоровый состав, и Батцендорф упразднился сам по себе.

Никакой пользы все это никому не принесло. Это было болото, в котором оказались не только взрослые люди, но и мы, юные, где многим пришлось расстаться с детской невинностью, наивностью и чистотой.

Меньше вреда это принесло бездарным; на одаренных, однако, оно продолжало влиять и создавало те внутренние изменения, которые позже, проявившись, не могли сдерживаться.

«Кузница лжи» появилась несколько позже. Говоря о ней, я специально не называю имена. Я только хочу направить то, о чем говорю, против самого явления, но не против людей.

В Эрнсттале существовали молодые люди, необычайно одаренные способностями к сатире и с чувством юмора. Сами по себе очень вежливые и дружелюбные, они могли бы состояться при других, более значительных обстоятельствах, благодаря этому таланту, но тогда они застряли в мелочных отношениях и могли делать только мелкие и заурядные, часто тривиальные вещи. Было действительно обидно за них!

Один из них, возможно, самый предприимчивый и остроумный, пришел к хозяину дома и осмелился открыть магазин деликатесов в этом Эрнсттале, где было так мало вкуса и ресурсов для деликатесов, но, конечно, с реставрацией, потому что без этого было бы совершенно невозможно.