Читаем Моя жизнь и моя эпоха полностью

Если бы когда-нибудь Лоуренс прочитал мои книги, он, наверное, был бы возмущен тем, как я пишу, как описываю сексуальные отношения. Он никогда не употребил бы тех выражений, которые встречаются в моих книгах. Сегодня его произведения кажутся просто невинными детскими забавами. Он никогда не прибегал к ругательствам. В нем чувствовалось нечто пуританское. Возможно это присуще и мне. Я не щеголяю бранной лексикой без необходимости. Это хорошо вовремя и к месту. И должно создавать определенное настроение. Я не сыплю словами из четырех букв по поводу и без повода, как водитель грузовика. Интеллигенты склонны употреблять такого рода выражения для красного словца. Я их за это презираю.

По сути говоря, я не знаю, почему люди поступают так или иначе. Не думаю, что человек делает что-то умышленно или по очевидным причинам. Мотивы наших поступков много глубже, чем нам кажется, и гораздо более темны.

Джун приезжала два-три раза, с промежутками, на несколько недель. Мы по-прежнему были женаты, когда я жил в Клиши. Это было в году 1933 или 1934. В 1934 — я переехал в Виллу Сера; в день моего переезда вышла моя книга «Тропик Рака». К этому времени Джун уже от меня ушла.

Там все казалось намного проще. Здесь, в Калифорнии, расстояние — важный фактор. Даже прислуга позволяет себе иметь машину. Там же, в Париже, никто из моих знакомых не был владельцем автомобиля. Проехаться в такси — даже это было событием. Совсем другой была окружающая атмосфера. Никто не страдал от отчуждения или отсутствия общения. Мы всегда поддерживали связь друг с другом. Я был эмигрантом в чужой стране, где ощущал себя необычайно свободным.

В Париже я чаще всего общался с Майклом Фрэнкелем, с ним мы вели замечательные беседы. С ним же написали «Письма о „Гамлете“». В первое время он ненадолго приютил меня. Фрэнкель был коммерсантом в полном смысле этого слова. Играл на фондовой бирже и сколотил целое состояние на продаже книг.

Он был писателем и поэтом. Человеком с богатым воображением и блестящей памятью. Во многих отношениях мы были созданы друг для друга, особенно, когда дело доходило до разговоров. Он сдавал мне квартиру, в которой я жил в Париже последние четыре года. Сам жил внизу, на цокольном этаже. По утрам часто будил меня к завтраку. Я готовил завтрак (он ни черта не умел делать), и мы затевали беседу. Потом я кормил его ланчем и ужином! Он мог просидеть у меня до ночи. Не говоря уж об этих изнурительных разговорах.

Он обожал беседовать на тему смерти. Он написал книгу «Смерть-ублюдок». По его мнению, мы должны пережить всё и всё преодолеть. Должны пройти по туннелю, чтобы выйти на свет. Он утверждал, что единственной реальной смертью является смерть-при-жизни, отнюдь не телесный конец. Он был метафизиком и логиком. Иудейским племянником Шекспира, с острым как бритва умом раввина.

А как мы ссорились! Именно ссорились. Книга «Гамлет» представляла собой непрерывную дискуссию, растянувшуюся почти на тысячу страниц. Он принадлежал к типу людей, которые верят в силу убеждения. Что касается меня, я ему подыгрывал. От меня требовалось одно — разжигать страсти. Я наслаждался беседой ради беседы, будь что будет. Фрэнкелю всегда хотелось удостовериться, что я его понимаю: «Вы согласны со мной? Вам это понятно?» И так далее. Он вел себя как мэтр.

Мы общались целых пять лет. Потом он уехал из Франции в Америку, там он и умер. Назревала война и каждый год люди думали, что на следующий она разразится. Так продолжалось около пяти лет. Каждый год новый поток беженцев устремлялся в Америку в страхе, что вот-вот грянет война.

Антонен Арто — удивительная личность того времени — был уже совсем сумасшедшим, когда я впервые его увидел. Мы с приятелями сидели на террасе «Купола», я — спиной к тротуару. Хохотали над чьей-то шуткой. Вдруг чувствую сильный удар по лопаткам. Оборачиваюсь — это Арто. Он решил, что мы смеемся над ним.

Я был довольно близко знаком с Леже. Не помню, как мы познакомились, но запомнилось, что в своей нью-йоркской квартире он несколько раз угощал меня ужином во время оккупации. Эйба Раттнера я впервые встретил в Париже, но не помню при каких обстоятельствах. Мы стали близкими друзьями. Я считаю его великим художником. Знал сына Матисса Пьера: он открыл в Нью-Йорке картинную галерею, но никогда не встречался со стариком. Много позже, на Майорке, у меня произошла короткая встреча с Миро. А потом в моей жизни появился Сутин, живший в доме справа от меня на Вилле Сера. К этому времени он покончил с богемным образом жизни. Страдал болезнью желудка и печени и еще кучей всяких болячек и жил затворником. Время от времени я заходил к нему одолжить нож с вилкой или соль с перцем. Иногда он поднимался ко мне, когда у меня собиралась компания. Он был помешан на Рембрандте, которого боготворил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии