Читаем Моя жизнь полностью

— Какой Ленин?

— Ленин из Женевы?

— Он самый.

— Уже здесь.

— Не может быть!

— Долой! Гнать его! Да здравствует Временное правительство! Вся власть Учредительному собранию!

— А правда, что он приехал в пломбированном вагоне?

Актеры и художники Михайловского театра решили учредить Министерство Искусств.

Я сидел у них на собрании как зритель.

Вдруг среди имен, выдвигаемых в министерство от молодежи, слышу свое.

И вот я снова еду из Петрограда в мой Витебск. Если уж быть министром, то у себя дома.

Жена плакала, видя, что я совсем забросил живопись. «Все кончится провалом и обидой», — предупреждала она.

Так и вышло.

К сожалению, жена всегда права.

И когда я научусь ее слушаться?

<p>На Россию надвигались льды…</p>Прощайте. 1914. Бумага, тушь

На Россию надвигались льды.

Ленин перевернул ее вверх тормашками, как я все переворачиваю на своих картинах.

Мадам Керенский бежал. Ленин произнес речь с балкона.

Все съехались в столицу, уже алеют буквы РСФСР. Останавливаются заводы.

Зияют дали.

Огромные и пустые.

Хлеба нет. Каждое утро у меня сжимается сердце при виде этих черных надписей.

Переворот. Ленин — председатель Совнаркома. Луначарский — председатель Наркомпроса. Троцкий, Зиновьев — все у власти. Урицкий держит под охраной все подъезды Учредительного собрания.

Все в столице, а я… в Витебске.

Я мог бы сутками не есть и сидеть где-нибудь около мельницы, разглядывая прохожих на мосту: нищих, убогих, крестьян с мешками. Или смотреть, как выходят из бани солдаты и их жены с березовыми вениками в руках. Или бродить над рекой, около кладбища.

Охотно забыл бы и о тебе, Владимир Ильич Ленин, и о Троцком…

Но вместо всего этого, вместо того, чтобы спокойно писать, я открываю Школу Искусств и становлюсь ее директором, или, если угодно, председателем.

— Какое счастье!

«Какое безумие!» — думала моя жена.

Улыбающийся нарком Луначарский принимает меня в своем кабинете в Кремле.

Когда-то в Париже, перед самой войной, мы с ним встречались. Он тогда писал в газеты. Бывал в «Улье», зашел и ко мне в мастерскую.

Очки, бородка, усмешка фавна.

Приходил он взглянуть на мои картины, чтобы написать какую-то статейку.

Я слышал, что он марксист. Но мои познания в марксизме не шли дальше того, что Маркс был еврей и носил длинную седую бороду.

Я сразу понял, что мое искусство не подходит ему ни с какого боку.

— Только не спрашивайте, — предупредил я Луначарского, — почему у меня все синее или зеленое, почему у коровы в животе просвечивает теленок, и т. д. Пусть ваш Маркс, если он такой умный, воскреснет и все вам объяснит.

Движение. 1921. Картон, тушь.

Картины я ему показал, вернее, быстро перебрал их у него перед глазами.

Он улыбался и молча записывал что-то в блокнот.

По-моему, эта встреча должна была решительно настроить его против меня.

И вот теперь он торжественно посвящает меня в новую должность.

В Витебск я возвращаюсь накануне первой годовщины октябрьской революции.

У нас, как и в других городах, готовились встретить праздник, надо было развесить по улицам плакаты и лозунги.

Маляров и мастеров по вывескам в Витебске хватает.

Я собрал их всех, от мала до велика, и сказал:

— Вы и ваши дети станете на время учениками моей школы.

Закрывайте свои мастерские. Все заказы пойдут от школы, а вы распределяйте их между собой.

Вот дюжина образцов. Их надо перенести на большие полотнища и развесить по стенам домов, в городе и на окраинах. Все должно быть готово к тому дню, когда пойдет демонстрация с флагами и факелами.

Все мастера — бородатые как на подбор — и все подмастерья принялись перерисовывать и раскрашивать моих коз и коров.

В день 25 октября ветер революции раздувал и колыхал их на всех углах.

Рабочие проходили мимо с пением «Интернационала».

Глядя на их радостные лица, я был уверен, что они меня понимают.

Ну а начальство, комиссары, были, кажется, не так довольны.

Почему, скажите на милость, корова зеленая, а лошадь летит по небу?

Что у них общего с Марксом и Лениным?

Иное дело гипсовые бюсты, которые наперебой заказывали скульпторам-недоучкам.

Боюсь, их всех давно размыло витебскими дождями.

Бедный мой Витебск!

Когда в городском саду воздвигали одно такое изваяние, дело рук учеников моей школы, я стоял за кустами и посмеивался.

Где теперь этот Маркс?

Где скамейка, на которой я когда-то целовался?

Куда мне сесть и скрыть свой позор?

Но одного Маркса было мало.

И на другой улице установили второго.

Ничуть не лучше первого.

Громоздкий, тяжелый, он был еще неприглядней и пугал кучеров на ближней стоянке.

Мне было стыдно. Но разве я виноват?

В косоворотке, с кожаным портфелем под мышкой, я выглядел типичным советским служащим.

Только длинные волосы да пунцовые щеки (точно сошел с собственной картины) выдавали во мне художника.

Глаза азартно блестели — я поглощен организаторской деятельностью.

Вокруг — туча учеников, юнцов, из которых я намерен делать гениев за двадцать четыре часа.

Всеми правдами и неправдами ищу средства, выбиваю деньги, краски, кисти и прочее. Лезу из кожи вон, чтобы освободить учеников от военного набора.

Весь день в бегах. На подхвате — жена.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии