Читаем Моя жизнь полностью

После того как это было окончательно выяснено и все высказали свое мнение, мы вышли из палатки, чтобы заняться переупаковкой. Счастье, что стояла такая хорошая погода, иначе подсчет продовольствия был бы неприятным делом. Все наше продовольствие было в таком виде, что мы могли его считать, вместо того чтобы взвешивать. Наш пеммикан состоял из порций в полкилограмма. Шоколад, как и всякий шоколад, был разделен на маленькие плитки, поэтому мы знали, сколько весит каждая. Наша молочная мука [63] была насыпана в колбасообразные мешки по триста граммов в каждом, то есть ровно на один раз. Галеты обладали тем же свойством – их можно было считать; но это была кропотливая работа, так как они были довольно мелкие. Таким образом, на этот раз нам пришлось пересчитать шесть тысяч штук. Наше продовольствие состояло только из этих четырех сортов, и оказалось, что подбор его был правильный. Мы не страдали от недостатка ни в «жирах», ни в «сахаре». Потребность в этих веществах при таких продолжительных путешествиях весьма обычная вещь. Наши галеты являлись превосходным продуктом, состоявшим из овса, сахара и молочной муки. Конфеты, варенье, фрукты, сыр и т.п. были оставлены нами во Фрамхейме. Свою меховую одежду, которой мы все еще не пользовались, мы уложили на нарты. Теперь мы добрались до высот, и может случиться, что она нам пригодится. Температуру в 40°, которую наблюдал Шеклтон [64] на 88° южной широты, мы тоже имели в виду, и в случае, если и у нас она встретится, мы сможем выдерживать долго, если у нас будет меховая одежда. Да и кроме того, в наших личных мешках было немного вещей. Единственную бывшую у нас смену белья мы надели здесь, а старую вывесили для проветривания. Мы считали, что когда вернемся сюда через два месяца, то она проветрится достаточно, чтобы можно было надеть ее снова. Насколько я помню, и эти расчеты оправдались. Больше всего мы взяли с собой обуви. Если ноги будут сухи, то и выдержать можно долго».

«На 85°36' южной широты мы убили всех лишних собак. Это дало возможность устроить пир как нам, так и их оставшимся в живых товарищам.

В палатке у Вистинга все уже было готово, когда мы, закончив свои наблюдения, собрались туда. Горшок стоял на огне, и, судя по аппетитному запаху, скоро уж все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не было ни сковородки, ни масла. Правда, мы всегда могли бы выделить немного жиру из пеммикана, а сковородку измыслили бы как-нибудь, так что, если бы было нужно, могли бы и зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их. Таким образом, у нас получился еще и прекрасный суп. Вистинг справился со своим делом изумительно. Дело в том, что он взял из пеммикана те именно куски, где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший свежий мясной суп с овощами. «Гвоздем» обеда был десерт. Если у нас и было хоть какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после первой пробы, его как ветром сдуло. Мясо оказалось просто отличным, ей богу, отличным, и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего. В этот первый раз я лично съел пять котлет и тщетно шарил в кастрюле в поисках шестой. Вистинг не рассчитывал на такой блестящий успех.

Этот вечер мы использовали на пересмотр своего запаса продовольствия и распределение его на трое нарт. Четвертые нарты – Хасселя – оставались здесь. Запас продовольствия был разделен следующим образом: на нартах № 1 – Вистинга – было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека); 126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на собаку в день); 27 килограммов пеммикана для людей (350 граммов на человека в день); 5,8 килограмма шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной муки (60 граммов на человека в день). На двух других нартах было почти то же самое, что, таким образом, давало нам возможность, считая со дня ухода отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным рационом. Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки, по шесть в каждой. По нашим расчетам, произведенным здесь, мы должны были достичь полюса с восемнадцатью собаками и покинуть его с шестнадцатью».

В моем описании обратного пути с Южного полюса я нахожу следующие строки:

«20 декабря мы убили первую собаку по пути домой. Это был Лассе, моя славная собака, она совсем обессилела и больше никуда не годилась. Ее разделили на пятнадцать по возможности ровных частей и отдали товарищам. Они теперь научились ценить свежее мясо, и, конечно, эта добавочная кормежка свежим мясом, к которой мы время от времени прибегали по пути домой, имела немалое значение для достижения такого прекрасного результата. По-видимому, они чувствовали себя от такой пищи отлично в течение нескольких дней и работали после нее во много раз лучше».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии