Моя жизнь

Скоро от свиной требухи не осталось и помину… Я, признаться, нисколько не жалел об этом.

Меня все еще мутило, и я продолжал лежать, когда вдруг до моего слуха донеслось громкое кудахтанье. Собравшись с силами, я поднялся и пошел посмотреть, в чем дело.

И что бы вы думали? Одна из моих кур снесла яйцо!

Я достал яйцо, разбил скорлупу и выпил его сырым, еще совсем теплым. Это была первая закуска за весь день.

После этого я каждый день ждал, не получу ли снова яйцо, чтобы подкрепить свои силы. В своих расчетах я не ошибся. Ежедневно мне удавалось подстеречь момент, когда одна из кур громким кудахтаньем давала знать, что она снесла яйцо.

И, несмотря на то что изголодавшиеся подруги несушки ждали этой минуты с не меньшим нетерпением, чем я, и также бросались к гнезду, мне все же удавалось получить одно-два яйца к обеду. На этой пище я просуществовал шесть последних дней путешествия.

В Виннипег мы прибыли ровно через две недели после того, как выехали из Торонто.

Невдалеке от Виннипега мне пришлось быть очевидцем замечательной схватки.

По мере нашего приближения к Пембинна тополевые леса становились все гуще. Они раскинулись на протяжении нескольких миль и только кое-где прерывались полянами.

Когда мы подъехали к Сент-Бонифэсу, восточному пригороду Виннипега, наш поезд пересек небольшую поляну. Посредине этой поляны я заметил группу, которая приковала к себе мое внимание. Собаки — черные, белые, рыжие, большие и маленькие — собрались огромной стаей в круг. А в самом центре стоял огромный серый волк. Он был похож на льва. Волк стоял под защитой небольшого куста, один как перст, величавый, спокойный, и только озирался по сторонам. Его шерсть ощетинилась, напряженные ноги пружинили, он готов был в любую минуту принять бой. Его слегка оскаленная пасть, казалось, выражала презрение.

Вдруг собаки ринулись в атаку, наверное, не первую.

Серый волк подпрыгивал на месте, поворачивался то в одну, то в другую сторону.

«Щелк, щелк, щелк!» — стучал он зубами.

Из стаи его врагов доносились предсмертные стоны, суживалось окружавшее его кольцо. Собаки снова наступали. А серый волк продолжал стоять на своем месте, невредимый и непобедимый.

Мне так хотелось, чтобы наш поезд застрял в сугробе и можно было бы еще полюбоваться этим огромным серым волком! Но снежная поляна промелькнула, стволы тополей заслонили картину боя, и мы продолжали свой путь.

Только первого апреля мы добрались до Виннипега.

Теперь меня отделяло всего лишь сто миль от станции Де-Винтон, вблизи которого находилась ферма брата. Но все пути были занесены снегом, и никто не знал, когда пойдет следующий поезд.

Только через два дня я узнал, что вечером отправляется первый пассажирский поезд на Запад.

Наконец, мы прибыли на станцию Де-Винтон. По-прежнему завывала метель и кругом была тьма.

Маленькая станционная постройка одиноко стояла среди прерии. В окне был свет. Когда я вошел туда, дежурный, мирно дремавший на стуле, на минуту очнулся. Я спросил его, не знает ли он, где живет мой брат Артур Сетон-Томпсон. Из невнятного ответа дежурного было ясно, что он не знает адреса и знать не желает и просит его больше не беспокоить.

У меня было смутное представление, что ферму брата надо искать в северном направлении, на расстоянии примерно мили от станции.

К утру ветер затих, метель не заметала больше следов. Я стал искать тропу. Скоро я нашел глубокие и широкие следы человека.

«Должно быть, это следы моего коренастого брата», — решил я и, не имея лучшего путеводителя, пошел по ним.

Скоро я увидел изгородь и покрытый снегом бугор, из которого торчала труба.

Тропинка круто спускалась вниз, и я очутился перед дверью хижины, на которой было написано имя моего брата.

Я постучал и вошел. В глубине большой и единственной комнаты хижины сидели трое с обветренными медно-красными лицами, ни дать ни взять индейцы.

И вдруг раздалось дружное:

— Алло! Эрнест!

Это были мои братья Артур и Карл и товарищ Вильям Броди.

Еще в Торонто, перед моим отъездом на Запад, Вильям Броди, известный естествоиспытатель, которому я многим обязан, сказал мне:

— Когда приедешь на Запад, обязательно веди дневник твоих наблюдений. С каждым годом эти записи будут приобретать для тебя все большую ценность.

Я последовал этому совету тотчас же. Моя первая запись в дневнике была:

«Торонто, Онтарио.

Видел трех красногрудых дроздов».

Я не могу передать, сколько радости доставила мне эта коротенькая запись из четырех слов. Вряд ли она могла иметь какое-нибудь значение для других. Но я инстинктивно чувствовал, что это было начало того, о чем я так много мечтал. Это был первый шаг в чудесный мир.

И я неизменно вел свои записи и продолжаю вести их до сегодняшнего дня.

Дневник моих путешествий и наблюдений лежит передо мной на столе — это пятьдесят толстых томов в кожаных переплетах.