Моя жизнь

В связи с этой поездкой на моей душе лежит тяжелый камень. Когда я приехала в Омск, я не знала, куда мне двинуться, и встретила томскую студентку, которая жила с матерью у вокзала. Она пригласила меня к себе оставить чемодан и налегке идти в город. Я с радостью согласилась. У них с матерью была одна комната. Мать лежала больная на кровати. Они меня так встретили, что мне стало не так страшно в незнакомом холодном городе. Я поставила чемодан в угол около кровати и пошла по своим делам. Потом, не помню при каких обстоятельствах, я встретилась с этой милой студенткой. Она мне сказала: «Мама умерла от сыпного тифа, видимо, кто-то из проезжих с вещами занес к нам тифозную вошь». О том, что я была единственной из посетителей в то время, она не сказала. Вши – это было бедствие не только потому, что они были отвратительны, главное, что они были переносчиками «сыпняка». Ослабленные голодные люди сплошь болели им. Как меня пронесло, непонятно, так как папа болел дизентерией после сыпного тифа.

Голод, сыпной тиф (он же голодный тиф), вши были грозными врагами советской власти. Было слово «помгол» (помощь голодающим) – советская организация помощи голодающим[48]. Много помощи было оказано людям, но страдания миллионов людей были неимоверны. Нас же это касалось понаслышке. Мы жили и работали, и имели хоть недостаточные, но все же ежедневные хлебные и другие пайки. Ленино здоровье выдерживало, а мое – нет. Я уже, видимо, тогда была tbc[49], но не подозревала об этом. Вскоре папа уехал в Ветлугу к сестре Елизавете Яковлевне, а я ему вслед написала письмо, что мы с Леней собираемся жениться. Папа в растерянности написал: «Пожалуйста». Леня тоже написал своим родителям, которые написали: «Пожалуйста». 27 сентября 1922 года мы зарегистрировались. Было это так: «Юра, сходи узнай, когда откроют ЗАГС». Через месяц: «Я забыл узнать». Через два месяца: «Завтра узнаю». Наконец, в восемь утра, чтобы не опоздать на работу (был ужасный дождь), мы попали в полуподвальную комнату, где стояло три стола. На одном регистрировали смерть, на другом – рождение, на третьем – брак. Нам велели купить какой-то очередной заем. Мы отдали все деньги, что у нас были. Не помню, по-моему, даже сесть нам не предложили. Через пять минут я стала Гинцбург. 30 сентября, в день моих именин, к нам в Шереметьевский переулок – Трахтенберги уже уехали за границу – пришли тетя Паня, Николай Васильевич Гусев, Таня Флоренская и Юрий. В живых сейчас один Юрий.

Леня занимался невероятно много, главным образом философией и юридическими науками, поскольку это нужно было по программе. Виделись мы с ним мало, так как я с работы бежала в университет. Сознаюсь, что от таких занятий было мало толку. Однако мы успевали бегать по театрам. Чехов и Коонен нас потрясали до слез, Мейерхольд, «Ревизор», «Счастливый рогоносец»[50] удивляли. Прошло более полувека, и я могу со всеми мелочами вспомнить эти спектакли. Попали мы однажды в Политехнический музей на вечер, где выступали поэты. Зал был битком набит. На сцене сидели несколько человек: Жаров, кажется, Безыменский, еще кто-то. Но только появился Маяковский, как в зале начался рев: кто кричал: «Хулиган», кто орал «за», кто «против». На сцене ощущалось явное замешательство. И вот вышел вперед Маяковский, огромный, он встал в позу, точно такую, как сейчас стоит памятник на его площади, протянул руку и рявкнул: «Тихо!» Не сразу помогло, он еще долго перекрикивал зал. Я ничего не запомнила из того, что они все читали. Запомнились только его фигура и атмосфера кипения страстей вокруг него.

Приехал Трахтенберг проверять, как тут у него дела с квартирой, так как они собирались из‐за границы домой. Он обнаружил, что в его отсутствие без его согласия и без его правки вторым изданием вышла его книга «Бумажные деньги»[51]. Он весь кипел, но сделать уже ничего было нельзя. Мы должны были подыскивать себе новое жилье. Через родителей Лене нашли какого-то адвоката Попова, который из старой развалюхи на Знаменке, 2 строил себе квартиру. За какую-то мзду он уступил Лене одну комнату с условием: знакомых не водить, домой возвращаться не позже одиннадцати часов, кухней не пользоваться и т. д. Симпатичной в этой семье была только домработница, которая нам симпатизировала и предупреждала, если нам со стороны хозяев грозили какие-нибудь неприятности.