Моя жизнь

Мы с Леней были из наиболее благополучных, так как были оба на «ответственной работе». Это значило: вспашут землю под картошку, выпишут дров, дадут лошадь, чтобы возить бревна для дома. Зарплата по 800 рублей. Одну посылали детям, на другую жили сами. Имели корову по имени Дочка, которую Леня очень любил и иногда, ошибаясь, называл Олькой. Она каждую весну приносила по теленку. К осени теленок превращался в бычка. У Дубровских весной покупали поросенка, обоих резали, замораживали. Сажали картошку и помидоры. Помидоры лежали у нас под кроватями до октября. Хозяин нам дал половину своей ямы во дворе под картошку. Я не помню, чтобы копала картошку. Леня с каким-то рабочим копали и привозили в мешках. И Леня несколько десятков мешков сам ссыпал в яму. Один раз он надорвался, у него получилось что-то вроде инсульта, правая нога тащилась и лицо покривилось. Я хотела уложить его в постель, но у него было срочное дело, и он ушел. Все вскоре прошло, только в лице что-то изменилось. За Дочку мы должны были сдавать пять килограмм масла в год. Леня, когда ездил в командировку на Ангару в «глубинку», привозил масло из магазина и сдавал. Многие так делали. Экономика! Молоко мы продавали, корова давала всего два-три, редко четыре литра. Словом, шла битва за существование. Тем более что все время висела угроза новой войны, и мы торопились построить дом, обзавестись хозяйством, чтобы к нам могли привезти всех наших внуков на время войны. Да и сами-то дети были еще не оперившимися и очень нуждавшимися в помощи. Зимой каждое воскресенье Леня брал лошадь с санями в сплавной конторе, нанимал одного бурята, старика Тугура – жилистый старик, большой спец обращаться с плотами и бревнами, пьяница. Очень хороший человек. Леня с ним очень подружился. За день они вывозили – выкалывали из льда из замерзшего плота, валили на сани и волокли, сначала на гору, на высокий берег, потом на участок, который был нам отведен под дом, – три-четыре бревна. Каждое воскресенье в любой мороз. Леня давал деньги, Тугур напивался и засыпал где-то у себя в лачуге до утра. А мы с Леней после обеда еще ходили в кино. При этом оно часто начиналось с опозданием: «Петров еще не кончил чай пить» – ждали его. Патриархальные нравы.

Мы жили по улице Ленина, дом № 1, двухэтажный старый дом слепого старика Вильданова. У него была дочь Халила. Одна рука у нее была сухая. У Халилы был сынишка Валька. Сначала ему был один год, потом стало четыре года. Леня приходил домой очень часто раньше меня, и когда я прибегала, он уже растапливал печку, за столом в кухне сидел Валька, пил молоко. Леню все там любили, меня слушались. Валька звал Леню Лекич, а меня Лелео. Когда мы приходили домой, если он был на улице, то вопил на всю улицу эти имена. Дом был грязный, полный клопов, но теплый и крепкий. Первый год мы занимали комнатушку за проходной, где жил старик с Халилой. Потом освободили комнату с кухней. Халила выбелила известкой комнату и кухню, вымыла полы. Я принесла от ветеринара ДДТ. Мы засыпали весь дом, все щели, старик насыпал себе под рубаху. Выжили клопов. Халиле я сказала: «Ты ничего дать своему сыну не можешь, так хоть ухаживай за ним. У тебя кругом грязь. Пусть у тебя будет чисто и красиво, и пусть ребенок будет чистый и красивый». Эти слова имели значение. Все было вычищено, выскоблено, выстирано. Совсем стало жить легче.