Всю неделю, пока продолжался общенациональный съезд юношеской секции Американского легиона, у меня сохранялись напряженные отношения с Ларри Тонтоном — из-за моей дружбы с Биллом Рейнером и из-за того, что я придерживался более либеральных взглядов на гражданские права. Я рад, что, уже будучи президентом, встретился с Ларри Тонтоном и его детьми. Он производил впечатление порядочного человека, чья жизнь сложилась вполне удачно.
В понедельник 22 июля мы посетили Капитолий, сфотографировались на его ступенях и встретились с сенаторами от нашего штата. Мы с Ларри завтракали с Джеймсом Уильямом Фулбрайтом, председателем сенатского Комитета по международным отношениям, и Джоном Макклелланом, председателем Комитета по ассигнованиям. Правило старшинства тогда еще действовало в полную силу, и благодаря ему ни один другой штат не мог в то время сравниться по влиятельности с Арканзасом. Кроме того, все четыре наших конгрессмена занимали важные посты: Уилбур Миллз был председателем бюджетного комитета, Орен Харрис — председателем комитета по торговле, «Тук» Гатингс — старейшим членом комитета по сельскому хозяйству, а Джим Тримбл, который был конгрессменом «всего лишь» с 1945 года, — членом влиятельного комитета по правилам, контролирующего поток законопроектов, стекающихся в Конгресс. Я и представить себе не мог, что не пройдет и трех лет, как я буду работать у Фулбрайта в Комитете по международным отношениям. Через несколько дней после этого завтрака мама получила от сенатора Фулбрайта письмо, в котором он писал, что наше общение доставило ему удовольствие и что она должна мною гордиться. У меня до сих пор хранится это письмо — свидетельство моего первого успеха в административной сфере.
В среду 24 июля мы отправились в Белый дом на встречу с президентом, которая должна была состояться в Розовом саду. Президент Кеннеди, вышедший из Овального кабинета в залитый ярким солнечным светом сад, высказал ряд кратких замечаний, похвалил нас за нашу работу и в особенности за наше выступление в поддержку гражданских прав. Он дал нам более высокую оценку, чем губернаторы, собравшиеся на свой ежегодный летний съезд. После того как ему была вручена футболка с эмблемой юношеской секции Американского легиона, Кеннеди спустился вниз по ступеням, и начался обмен рукопожатиями. Я стоял в первом ряду и был выше других юношей, а кроме того, считал себя наиболее последовательным сторонником президента из присутствующих, поэтому мне удалось бы пожать ему руку даже в том случае, если бы он подал ее лишь двум-трем из нас. Это был незабываемый для меня момент — встреча с президентом, в чью поддержку я выступал на наших школьных дебатах в девятом классе и к которому, после того как он пробыл в должности два с половиной года, испытывал еще большую симпатию. Один мой друг сфотографировал меня в этот момент, а впоследствии в Библиотеке имени Кеннеди мы нашли кинопленку, на которой было запечатлено это рукопожатие.
Об этой краткой встрече и о том, как она повлияла на мою жизнь, было сказано и написано очень много. По словам моей матери, когда я приехал домой, она уже знала, что я твердо намерен заняться политикой, а после того, как в 1992 году я стал кандидатом в президенты от демократической партии, эту встречу стали называть отправной точкой моих президентских устремлений. Однако сам я в этом не уверен. У меня сохранился экземпляр речи, с которой я по возвращении домой выступил перед членами Американского легиона в Хот-Спрингс, и я не слишком подробно рассказал в ней об этом рукопожатии. В то время я, как мне казалось, хотел стать сенатором, но в глубине души, вероятно, чувствовал то же самое, что и Авраам Линкольн, когда, еще будучи молодым человеком, писал: «Я буду учиться и готовиться, и, возможно, удача мне улыбнется».
Я достиг определенных успехов в политической жизни школы, где в предпоследний год обучения был избран президентом класса, и хотел баллотироваться на пост президента школьного совета, однако сертификационная группа, осуществлявшая надзор за нашей школой, решила, что школьникам Хот-Спрингс не следует заниматься слишком разнообразной деятельностью, и ввела ограничения. Будучи руководителем оркестра, я по новым правилам не мог баллотироваться в школьный совет или на должность президента класса, как и Фил Джеймисон, капитан футбольной команды и наиболее вероятный претендент на победу.
Невозможность баллотироваться на пост президента школьного совета не слишком огорчила ни меня, ни Фила Джеймисона. Фил поступил в военно-морскую академию, а по окончании флотской карьеры занял в Пентагоне важный пост, связанный с контролем над вооружениями. В годы моего президентства он участвовал во всех важнейших совместных российско-американских мероприятиях, и благодаря нашей дружбе я мог получать подробные оперативные сведения о нашей деятельности в этом направлении, что было бы невозможно, если бы я не был знаком с ним лично.