Моя жизнь

Реймонд, четвертый ребенок в семье, был единственным из Клинтонов, у кого водились деньги и кто последовательно занимался политикой. Он принимал участие в реформировании Вооруженных сил США после Второй мировой войны, хотя сам не служил. Реймонд-младший по прозвищу «Корки» («Весельчак») — единственный из Клинтонов, кто был моложе меня. Он отличался большими способностями и стал ученым, сделавшим блистательную карьеру в НАСА.

У мамы всегда были сложные отношения с Реймондом, потому что он любил всем заправлять, а из-за папиного увлечения выпивкой нам приходилось прибегать к его помощи чаще, чем бы ей хотелось. Только что переехав в Хот-Спрингс, мы даже ходили в церковь дяди Реймонда, Первую пресвитерианскую, хотя мама была, по крайней мере номинально, баптисткой. Пастором в то время служил преподобный Оверхользер — замечательный человек, который произвел на свет двух столь же замечательных дочерей: Нэн Киохейн, ставшую президентом Колледжа Уэллсли, альма-матер Хиллари, а затем первой женщиной — президентом Университета Дьюка, и Джениву Оверхользер, которая была редактором газеты Des Moines Regisret и поддерживала меня, когда я баллотировался в президенты, а позже стала уполномоченным по рассмотрению жалоб в Washington Post, где излагала законные жалобы широкой публики, но не президента.

Несмотря на то что мама недолюбливала Реймонда, мне он нравился. Меня впечатляли его сила, его влияние в городе и тот неподдельный интерес, с которым он относился к своим детям и ко мне. Его эгоцентричные причуды не особенно меня беспокоили, хотя мы были абсолютно разными, как день и ночь. В 1968 году, когда я выступал в гражданских клубах Хот-Спрингс с речами в защиту гражданских прав, Реймонд поддерживал Джорджа Уоллеса на президентских выборах. Однако в 1974 году, когда я начинал, казалось бы, безнадежную кампанию за место в Конгрессе, Реймонд и Гейб Кроуфорд совместно внесли в фонд кампании 10 тысяч долларов в качестве стартовой суммы. Тогда для меня это были огромные деньги. Когда после более сорока пяти лет совместной жизни умерла жена Реймонда, он возобновил знакомство с женщиной, с которой встречался, еще учась в школе, и она, будучи вдовой, вышла за него замуж, озарив счастьем его последние годы. По какой-то причине, которую я сейчас и не вспомню, Реймонд в конце жизни рассердился на меня. Прежде чем мы успели помириться, у него развилась болезнь Альцгеймера. Я дважды навещал его: один раз в больнице Св. Иосифа и еще раз — в интернате для престарелых. Во время первого посещения я сказал ему, что люблю его, сожалею о том, что между нами произошло, и буду всегда благодарен ему за все, что он для меня сделал. Возможно, одну-две минуты Реймонд понимал, кто я такой, хотя я в этом не уверен. Во второй раз он определенно меня не узнал, но я все равно хотел еще раз его увидеть. Он умер в восемьдесят четыре года, как и моя тетя Олли, спустя довольно много времени после того, как его оставил разум.

Реймонд и его семья жили в большом доме на берегу озера Гамильтон, куда мы частенько приезжали на пикники и для прогулок на его большой деревянной моторной лодке «Крис-Крафт». Каждый год мы с обильными фейерверками праздновали там Четвертое июля. После смерти Реймонда его дети с большим сожалением решили, что им придется продать старый дом. К счастью, потребовалось помещение для моих библиотеки и фонда. Мы купили этот дом, чтобы разместить их там, и сейчас ремонтируем его, так что дети и внуки Реймонда по-прежнему смогут им пользоваться. Теперь он, наверное, улыбается, взирая на меня с небесных высот.

Вскоре после того как мы переселились на Парк-авеню, кажется в 1955 году, родители моей матери переехали в Хот-Спрингс, в небольшую квартиру в старом доме на нашей улице, примерно в миле от нас в сторону центра города. Переезд был обусловлен главным образом состоянием их здоровья. Бронхоэктазия дедули продолжала прогрессировать, а у бабули был удар. Дедуля получил работу в винном магазине, которым, как мне кажется, частично владел папа, прямо напротив парикмахерской мистера Бризендайна. У него оказалось много свободного времени, поскольку даже в Хот-Спрингс большинство жителей были слишком консервативными, чтобы ходить по винным магазинам средь бела дня, так что я часто навещал его там. Дедуля увлекался пасьянсами и обучил меня этому занятию. Я до сих пор раскладываю три разных вида пасьянса, чаще всего когда обдумываю какую-нибудь проблему и мне нужно дать выход нервной энергии.

Удар у бабули был очень серьезным, и после него она заходилась в истерическом крике. Чтобы успокоить ее, врач совершил непростительный поступок, прописав ей морфий в больших количествах. Мама перевезла их с дедулей в Хот-Спринг, когда бабуля уже пристрастилась к морфию. Ее поведение стало еще менее осмысленным, и мама в отчаянии, скрепя сердце поместила ее в психиатрическую больницу штата милях в тридцати от Хот-Спрингс. Я не думаю, что в то время существовали какие-либо средства для лечения от наркотической зависимости.