Моя жизнь

Когда очередь дошла до моей резолюции, м-р Вача назвал мое имя. Я встал. Голова закружилась. Коекак я прочитал резолюцию. Ктото отпечатал и роздал делегатам экземпляры поэмы, в которой воспевалась эмиграция из Индии. Я прочел поэму и начал говорить о горестях поселенцев в Южной Африке. Как раз в этот момент мр Вача позвонил в колокольчик. Я был уверен, что не говорил еще пяти минут. Я не знал, что это предупреждение и у меня осталось еще две минуты. Я слышал, как другие говорили по полчаса, по три четверти часа, и их не прерывали звонком. Я почувствовал себя обиженным и сел сразу после того, как председатель позвонил. Но мой детский разум подсказывал мне тогда, что в поэме содержался ответ сэру Фирузшаху. Моя резолюция не встретила никаких возражений. В те дни между гостями и делегатами почти не делалось различия. В голосовании принимали участие и те и другие, и все резолюции принимались единогласно. Моя резолюция была принята точно так же и потеряла поэтому для меня всякое значение. И тем не менее то обстоятельство, что она была принята Конгрессом, вселяло в мое сердце радость и надежду. Сознание, что санкция Конгресса означает одобрение всей страны, могло обрадовать кого угодно.

XVI Дарбар лорда Керзона

Заседания Конгресса окончились, но поскольку мне надо было посетить Торговую палату и встретиться с некоторыми людьми, имевшими отношение к моей работе в Южной Африке, я остался в Калькутте еще на месяц. Предпочитая не жить в гостинице, я достал рекомендательное письмо для получения комнаты в Индийском клубе. Членами этого клуба были многие видные индийцы, и я намеревался познакомиться с ними, дабы заинтересовать их работой в Южной Африке.

Гокхале часто приходил в клуб играть на биллиарде. Узнав, что я остаюсь в Калькутте еще на некоторое время, он пригласил меня поселиться у него. Я поблагодарил за приглашение, но счел неудобным самому отправиться к нему. Гокхале ждал день или два, а потом пришел ко мне сам. Разыскав меня в моем убежище, он сказал:

— Ганди, вы должны остаться в стране. А помещение надо переменить. Вам следует установить контакт по возможности с большим числом людей. Я хотел бы, чтобы вы занимались работой для Конгресса.

Прежде чем перейти к описанию моей жизни у Гокхале, я хочу рассказать об инциденте, происшедшем в Индийском клубе.

Приблизительно в это время лорд Керзон созвал дарбар. Некоторые раджи и махараджи из числа приглашенных на дарбар были членами клуба. Я всегда встречал их в клубе, одетых в прекрасные бенгальские дхоти, рубашки и шарфы, Отправляясь на дарбар, они надевали брюки, которые годились только для хансама, и блестящие ботинки. Мне было больно видеть это, и я спросил одного из них о причинах таких изменений в одежде.

— Нам одним известно, насколько жалко наше положение. Только мы знаем о тех оскорблениях, которые нам суждено сносить, чтобы не лишиться богатства и титулов, — ответил он.

— А есть ли разница между нами и хансама? — спросил он и добавил: — Это наши хансама, а мы — хансама у лорда Керзона. Если я не буду присутствовать на приеме, неприятные последствия скоро скажутся. Если же я приду в своей обычной одежде, это будет воспринято как оскорбление. Может быть, вы думаете, что я собираюсь говорить с лордом Керзоном? И не подумаю!

Мне стало жаль этого столь откровенного человека, и я вспомнил еще об одном дарбаре. Он был устроен по случаю закладки фундамента Индийского университета, первый кирпич которого положил лорд Хардинг. На дарбаре, разумеется, присутствовали раджи и махараджи. Пандит Малавияджи специально пригласил меня, и я пришел.

Я расстроился при виде махарадж, разодетых подобно женщинам — в шелковых пижамах и ачканах, с жемчужными ожерельями на шее, браслетами на запястьях, жемчужными и бриллиантовыми подвесками на тюрбанах. В довершение всего на поясах висели сабли с золотыми эфесами.

Я чувствовал, что все это знаки не королевского достоинства, а рабства. Я думал, что эти символы бессилия они надели по своей воле, но мне сказали, что раджи обязаны надевать все свои драгоценности по случаю подобных церемоний. Я обнаружил, что некоторые даже не любят драгоценностей и никогда не надевают их, за исключением особых случаев, вроде дарбара.

Не знаю, насколько верны эти мои сведения, но независимо от того, надевают они драгоценности при других обстоятельствах или нет, обычай посещать дарбары вице-короля в украшениях, надевать которые к лицу только женщинам, довольно унизителен.

Как тяжела плата за грехи и поступки, совершенные человеком во имя богатства, власти и престижа!

XVII Месяц с Гокхале — I