Моя жизнь

Ко мне явился ныне покойный сэр Раманбхай и несколько других граждан Ахмадабада с просьбой приостановить сатьяграху. Это было излишне, я и сам уже решил сделать это, пока народ не усвоит урока мира. Друзья мои ушли совершенно счастливые.

Но были и такие, которые по той же самой причине почувствовали себя несчастными. Они считали, что массовая сатьяграха никогда не осуществится, если я ставлю непременным условием проведения сатьяграхи мирное поведение населения. К сожалению, я не мог согласиться с ними. Если даже те, среди которых я работал и которых считал вполне подготовленными к ненасилию и самопожертвованию не могли воздержаться от насилия, то ясно, что сатьяграха невозможна. Я был твердо убежден, что тот, кто хочет руководить народом в сатьяграхе, должен уметь удержать его в границах ненасилия. Этого мнения я придерживаюсь и теперь.

XXXIII «Ошибка огромная, как Гималаи»

Почти сразу же после митинга в Ахмадабаде я уехал в Надиад. Тамто я впервые употребил выражение: «Ошибка огромная, как Гималаи», которому суждено было стать крылатым. Еще в Ахмадабаде у меня было смутное чувство, что я сделал ошибку. Но когда в Надиаде я ознакомился с положением дел и узнал, что многие жители дистрикта Кхеда арестованы, то внезапно понял, что совершил серьезную ошибку, преждевременно, как мне казалось, призвав население Кхеды и других мест к гражданскому неповиновению. Все это я высказал публично на митинге. Мое признание навлекло на меня немало насмешек. Но я никогда не сожалел о своем признании, ибо всегда считал, что только тот, кто рассматривает свои собственные ошибки через увеличительное стекло, а ошибки других через уменьшительное, — способен постичь относительное значение того и другого. Я убежден и в том, что неукоснительное и добросовестное соблюдение этого правила обязательно для всякого, кто хочет быть сатьяграхом.

В чем же заключалась моя «огромная ошибка»? Чтобы стать способным к проведению на практике гражданского неповиновения, человек должен, прежде всего, пройти школу добровольного и почтительного повиновения законам страны. Ибо в большинстве случаев мы повинуемся законам только из боязни наказания за их нарушение. Особенно это верно в отношении законов, основанных не на нравственных принципах. Поясню это на примере. Честный, уважаемый человек не начнет вдруг воровать, независимо от того, имеется закон, карающий за кражу, или нет. Но этот же самый человек не будет чувствовать угрызений совести, если нарушит правило, запрещающее с наступлением темноты ездить на велосипеде без фонаря. Он вряд ли даже внимательно прислушается к совету соблюдать в этом отношении осторожность. Но любое обязательное предписание по этому поводу он будет соблюдать, чтобы за нарушение его избежать судебного преследования. Однако такое соблюдение законов не является добровольным, и не это требуется от сатьяграха. Сатьяграх повинуется законам сознательно и по доброй воле, потому что он считает это своим священным долгом. Только человек, неукоснительно выполняющий законы общества, в состоянии судить, какие из них хороши и справедливы, а какие дурны и несправедливы.

И только тогда он получает право оказывать в отношении некоторых законов при определенных обстоятельствах гражданское неповиновение. Моя ошибка была в том, что я не учел всего этого. Я призвал народ начать гражданское неповиновение прежде, чем он был к нему подготовлен. И эта ошибка казалась мне величиной с Гималайские горы. По прибытии в Кхеду на меня нахлынули старые воспоминания в связи с сатьяграхой, и я удивлялся, как я мог упустить из виду столь очевидное обстоятельство. Я понял: чтобы быть готовым к проведению гражданского неповиновения, народ должен основательно постигнуть его глубочайший смысл. И потому то я и считал, что прежде, чем вновь начинать гражданское неповиновение в массовом масштабе, нужно создать группу прекрасно обученных, чистых душой добровольцев, полностью усвоивших истинный смысл сатьяграхи. Они смогут разъяснить его народу и благодаря своей неослабной бдительности не дадут народу сбиться с правильного пути.

Я приехал в Бомбей, одолеваемый этими мыслями. Здесь с помощью «Сатьяграха сабха» я организовал отряд добровольцев сатьяграхов и вместе с ними начал разъяснять народу значение и внутренний смысл сатьяграхи. Эта работа велась главным образом посредством распространения листовок, в которых давались соответствующие разъяснения.

В ходе работы мне пришлось убедиться, что очень трудно заинтересовать народ мирной стороной сатьяграхи. Добровольцев также оказалось немного. Записавшиеся же не желали учиться систематически, а в дальнейшем число новобранцев сатьяграхи не увеличивалось, а уменьшалось с каждым днем. Воспитание в духе гражданского неповиновения шло не так быстро, как я ожидал.

XXXIV «Навадживан» и «Янг Индиа»