Моя жизнь

— В вашем положении, — говорил он, — вы, вероятно, будете не в состоянии работать в Нетли. Наступят еще более жестокие холода. Очень советую вам вернуться в Индию, потому что только там вы сможете окончательно поправиться. Если же после вашего выздоровления война еще будет продолжаться, вы сможете быть полезным и в Индии. Как бы там ни было, я считаю, что вы уже и так внесли свой посильный вклад.

Я внял его уговорам и стал готовиться к отъезду в Индию.

XLIII На родину

М-р Калленбах сопровождал меня в Англию, намереваясь поехать оттуда в Индию. Мы жили вместе и теперь, разумеется, хотели плыть на одном пароходе. Но немцы в Англии находились под таким строгим надзором, что мы сильно сомневались, получит ли Калленбах паспорт. Я принимал для этого все меры, а м-р Роберте, сочувствовавший нам, телеграфировал вице-королю. Ответ лорда Хардинга гласил: «К сожалению, правительство Индии не склонно идти на риск». Мы поняли, что означает такой ответ.

Очень тяжело мне было расставаться с Калленбахом, но я видел, что он страдает еще больше. Если бы ему тогда удалось приехать в Индию, он теперь вел бы простую счастливую жизнь земледельца и ткача. Ныне же он архитектор и, как прежде, живет в Южной Африке.

На судах пароходной компании, обслуживавшей эту линию, не было третьего класса, и нам пришлось ехать вторым.

Мы взяли с собой сухие фрукты, привезенные еще из Южной Африки. На пароходе их достать было невозможно, хотя свежих фруктов было много.

Д-р Дживрадж Мехта наложил мне на ребра бандажи и просил не снимать, пока мы не достигнем Красного моря. В течение двух первых дней я терпел это неудобство, но в конце концов терпение мое лопнуло. С великим трудом удалось мне освободиться от бандажей и вновь обрести возможность как следует мыться и принимать ванну.

Пища моя состояла главным образом из орехов и фруктов. Здоровье же с каждым днем улучшалось, и в Суэцком канале я почувствовал себя уже гораздо лучше. Я был еще слаб, но опасность совершенно миновала, и постепенно я стал увеличивать свои упражнения. Улучшение в своем состоянии я приписывал главным образом чистому воздуху умеренной зоны.

Не знаю почему, но на этом пароходе грань, разделявшая пассажиров — англичан и индийцев, — была резче той, которую мне пришлось наблюдать на пути из Южной Африки. Я разговаривал с некоторыми англичанами, но разговор носил формальный характер. Тех сердечных бесед, которые бывали на южноафриканских пароходах, не было и в помине. Мне кажется, основная причина заключалась в том, что в глубине души англичане сознательно или бессознательно чувствовали себя представителями господствующей расы; индийцев же угнетало ощущение, что они принадлежат к порабощенной расе.

Мне хотелось поскорее добраться до дому, чтобы избавиться от этой обстановки.

В Адене мы почувствовали себя почти дома. Я знал аденцев очень хорошо, так как еще в Дурбане познакомился и сблизился с м-ром Кекобадом Кавасджи Диншоу и его женой.

Еще через несколько дней мы прибыли в Бомбей. Я был вне себя от радости, ступив на родную землю после десятилетнего изгнания.

Несмотря на то что Гокхале был не вполне здоров, он организовал мне встречу в Бомбее, для чего специально приехал туда. Я возвращался в Индию с пламенной надеждой соединиться с ним душой и тем самым почувствовать себя свободным. Но судьба судила иначе.

XLIV Некоторые воспоминания об адвокатуре

Прежде чем перейти к рассказу о жизни в Индии, нужно вспомнить о некоторых переживаниях в Южной Африке, рассказ о которых я сознательно опустил.

Друзья юристы просили меня поделиться воспоминаниями об адвокатуре. Этих воспоминаний так много, что они могли бы составить целый том и отвлекли бы меня от основной цели повествования. Но о том, что имеет отношение к поискам истины, пожалуй, стоит рассказать.

Я уже говорил, кажется, что в своих профессиональных делах я никогда не прибегал ко лжи; юридическую же практику старался подчинить интересам общественной деятельности, за которую истребовал никакого вознаграждения, кроме возмещения своих собственных расходов, да и эти расходы мне подчас приходилось возмещать из своего кармана. Я считал, что, сказав это, я рассказал все, что было необходимо, о своей юридической практике. Но друзья хотят от меня большего. Они, по-видимому, считают, что если бы я описал, пусть даже в самых общих чертах, некоторые случаи, когда я отказывался уклоняться от истины, то это принесло бы пользу юристам.

Будучи студентом, я не раз слышал, что профессия юриста — это профессия лжеца. Однако это не оказало на меня ни малейшего влияния, поскольку у меня не было намерения с помощью лжи добиваться положения или денег.