Моя сумма рерум

В кино часто показывают ситуации, где у героев в случае дикого страха происходит внезапное расслабление мочевого пузыря. Никогда не понимал, как так может произойти, но если бы Трифонов резко не вскочил и, схватив меня за шкирку, не сдернул с дороги, это наверняка произошло бы. Грузовик промчался мимо, постепенно сбрасывая скорость. Огромный многотонный гигант. Меня всего трясло. Я даже наклонился, думая, что сейчас стошнит.

— Всё нормально. У меня всё под контролем, — Трифонов ободряюще похлопал по спине.

— Зато ты теперь взглянул в лицо настоящей опасности.

Послышался визгливый звук тормозов. Грузовик проехал немного и остановился, хлопнула дверца.

— Уматываем! — скомандовал Тифон и рванул в сторону поля.

Я поднял голову и увидел водителя грузовика, который, сжимая в руке бейсбольную биту, направился к нам.

Никогда в жизни я ещё не бегал так быстро. Сердце готово было выскочить через горло. Добежали по вязкому слякотному полю до самого леса и остановились.

— Ну вот, — сказал он со сбивающимся дыханием, — всё хорошо. Чувствуешь тонус? Энергию?

Его раскрасневшееся лицо светилось радостью.

— Иди в задницу, — выпалил я, и сам поразился, что язык повернулся послать его.

Он весело засмеялся и обнял за плечи.

— Когда осознаешь, что всё может в один миг закончится, появляется дикое желание жить. Правда?

За тонкой лесной полосой обнаружилось ещё одно, покрытое золотистой, зыбко колышущейся травой поле. Солнце садилось, и всё вокруг было тронуто его розовым, предзакатным светом.

Тифон остановился, закрыл глаза и глубоко вдохнул.

— Офигеть, как хорошо. Чувствуешь это?

— Что?

— Не знаю. Это. Неужели не чувствуешь? Такое мощное и большое. Приятное и болезненное одновременно. Будто что-то рвет изнутри и ноет, как незаживающая рана, но тебе всё равно это нравится.

Я прислушался к себе. Посмотрел на озаренный горизонт, на розовые облака, на трепещущую золотую траву, затем перевел взгляд на него.

Он был так переполнен этими смешанными эмоциями, так распален воздухом, происшествием на дороге, водокачкой и природой, что в розоватом свете уходящего солнца, с широко расправленными плечами, поднятым вверх подбородком и горящим взглядом, вдруг показался мне всесильным и вдохновенным, как молодой бог.

И тогда я вдруг ухватил. Почувствовал, как сначала кольнуло, а потом медленно потекло по венам нечто теплое, безмятежное, и вместе с тем крайне волнующее. Закрыл глаза и тоже глубоко вдохнул вечерний осенний воздух. Такое ощущение, что весь мир наполнился тобой, а ты им. Будто ты и есть этот самый мир. Всесильный, необъятный, головокружительный.

А когда вернулись, дядя Вова ругался с женой уже по поводу Лёхиной ноги. Сам же Лёха с перебинтованной ступней возлегал на раскладушке наверху и читал Керуака. Обнаружить Криворотова с книгой было очень удивительно. Однако, завидев нас, он отшвырнул её в сторону и принялся рассказывать, какая шикарная была медсестра в травмпункте, и как эротично она перевязывала ему ногу. Лёха был уверен, что она положила на него глаз, и даже собирался пропороть себе вторую ногу, чтобы встретиться с этой женщиной снова.

После ужина мы развели большой костер и стали жечь трухлявые доски сарая, которые с громким зловещим шипением мгновенно высыхали, а затем высоко выстреливали снопом дымных оранжевых искр.

Помирившиеся Лёхины родители присоединились к нам. Папа поставил вокруг костра маленькие раскладные стульчики, а мама принесла миску с маленькими копчеными колбасками. Очень острыми, но жутко вкусными.

Трифонов то и дело ходил за досками, чтобы подкидывать в костер.

— Страшная сила — огонь, — в его зрачках прыгали крошечные рыжие отсветы. — Я раньше пожарником хотел стать. Нет, реально, в колледж пойти пожарный. До того как вся эта мутотень с десятым классом началась.

— Хорошая профессия, — похвалила Лёхина мама. — Мужская.

— Очень мужская, — согласился Лёхин папа. — Короче: пожар в женской бане. Приезжают пожарные, огонь пылает. Около бани мужик стоит, ухмыляется: «Эх, опоздали вы, парни!», а те такие: «Ничего не опоздали. Баня же ещё горит». А он им: «Баня-то горит, а вот бабы голые разбежались!».

Мы все немного посмеялись, а Лёхина мама, не переставая улыбаться, с укором сказала:

— Вот, чему ты ребят учишь?

Вместо ответа папа посильнее укутал её пледом и обнял за плечи.

Сложно было поверить, что ещё недавно они так сильно ссорились и обзывали друг друга последними словами. А теперь сидели в обнимку, под одним пледом и держались за руки.

От пылающего костра шел упоительный запах. Лицо горело жаром, а спину холодил промозглый осенний воздух. И если смотреть на небо, то над скачущими языками пламени в густом черном небе можно было различить совсем маленькие и далекие октябрьские звёзды. Такие крохотные, что если долго смотреть, начинало казаться, будто Вселенная отдаляется от тебя, словно железнодорожная станция.