Моя сумасшедшая

Сверху хлынул дождь мелких сучьев и прошлогодних стручков. Не останавливаясь, они промчались через лесопосадку и бросились к кустарнику на полпути к крайним постройкам Ледного. Транспортер был уже совсем близко, но свернуть с трассы ему мешал кювет, который тянулся почти на километр. Водитель притормозил там, где остались санки. Из-за свиста собственного дыхания Мальчик едва различал, как глухо бормочет за деревьями на холостом ходу двигатель боевой машины и командир материт башенного стрелка.

Они продолжали бежать, петляя и постепенно отдаляясь от дороги, когда прожектор и фары на дороге вдруг разом погасли. На короткое время там повисла тишина, а затем снова по-собачьи рявкнул пулемет. Теперь стрелок не собирался жалеть патроны — он бил по площадям, постепенно меняя угол, прямо в просветы между стволами.

Первые очереди легли далеко позади. Затем он нащупал Лесю и Мальчика в ночной прицел — и очереди начали вспарывать снежную целину все ближе, отклоняясь то вправо, то влево. Иногда он делал передышки, чтобы скорректировать огонь, но ненадолго. Спасительная гуща кустарника и приземистая кирпичная ограда, за которой виднелось строение с наглухо заколоченными окнами, были уже совсем близко, когда я заметил ровную строчку фонтанчиков снежной пыли, стремительно приближающуюся прямо к нам.

Сукин сын на башне все-таки пристрелялся.

— Ложись! — закричал я так, как не кричал еще ни разу в жизни. — Ложись!

И Мальчик услышал.

Он успел выставить ногу. Леся кубарем покатилась в углубление между ледяными буграми, а Мальчик рухнул сверху.

Уже на лету его щеки дважды коснулось едва уловимое движение воздуха — будто всхлипнуло привидение. Третья пуля расщепила левую лопатку и вышла спереди, вырвав из куртки лоскут ткани.

Мальчик не издал ни звука, хотя удар был тяжелее, чем стальным прутом. Пулемет тут же заткнулся — должно быть, стрелок потерял нас из виду. Стало тихо, все поле зрения застлала неизвестно откуда взявшаяся мелкая бурая пыль, холод больше не чувствовался — наоборот, изнутри неспешно поднималась волна плотного жара, за которым должна была последовать боль.

— Ну вот… — вдруг устало проговорил Мальчик. То есть не проговорил, я не сразу это понял. Он обращался прямо ко мне. — Мне кажется… я ухожу…

— Постой! — возмутился я. — Как же так? А что будет со мной? А с твоей девушкой?

Он умолк — мы оба чувствовали, что кровь постепенно пропитывает рукав куртки и струйками стекает в ладонь, склеивая на морозе пальцы.

— С тобой? — я почувствовал в его мыслях насмешливое недоумение и обиду. — Мне тут сказали… что это… не совсем окончательно. Но ты, по-моему, остаешься, все в порядке.

— Этого не может быть! — завопил я. — Подожди, выслушай же меня!..

Он не отозвался, и вдруг я понял: его больше нет рядом. Что-то стремительно покидало наше тело. Я имею в виду не кровь.

Леся осторожно пошевелилась в снегу.

— Сережа! — беззвучно, одними губами, позвала она. — С тобой все в порядке?

— Да, милая, — я с невероятным трудом разлепил чужие губы.

Неожиданно крепко и остро запахло снегом, мокрой медью, далеким дымом.

Оказывается, у нас еще было какое-то время. У всех троих.