Моя сумасшедшая

Откуда ей было тогда знать, что череда мучительных прощаний с прошлой жизнью растянется на десятилетия. И это было только первое звено в цепи потерь.

С Никитой они расстались на вокзале. По пути он дал полный отчет о походе в мастерскую Казимира. «Я, Юлия Дмитриевна, — негромко сообщил Никита, — сначала усомнился. Постучал — не отпирают. Но шторы на окнах раздвинуты. Попробовал заглянуть — ничего не видать, полуподвал все-таки. Вернулся к двери и для верности опять стучу — уже посильнее. Тут, слышу, сверху кричат: „Чего расшумелся? Его еще вчера увезли…“ Стоит мужик в фартуке с бляхой, при нем метла и ведро — дворник тамошний. Я поднялся, хотел расспросить, а дворника след простыл, и вокруг — ни души… Вы расстроились?» — он встревоженно заглянул ей в глаза.

— Ну что вы, Никита! Скорее, рада. Значит, все у Казимира в порядке… Чего не скажешь о других наших новостях…

Вагон дачного поезда оказался на удивление свободным. Юлия спрятала кошелку под лавку и всю дорогу неподвижно следила, как по левую сторону проплывает широкая, местами обсыпанная мазанками, долина Лопани, плотные купы приречных осокорей, мелкие озерца, заросшие тростником и ситником.

На даче, еще не заходя в дом, она сразу же спустилась в просторный сухой подвал и спрятала свою ношу в дальнем углу под грудой клепки от рассыпавшейся кадушки. Потом, как ни в чем не бывало, вместе с соседом-фельдшером натаскала воды из колодца, растопила в летней кухне, перемолвилась словечком с отцом…

Но едва начало смеркаться, откуда ни возьмись вихрем налетел Балий. Будто между ними ровным счетом ничего не произошло. Он был на «эмке» без шофера, привез груду пайковой провизии, Юлии — цветы, и остался пить чай. Весь вечер шутливо ухаживал за Диной Павловной, совершенно очаровав старуху.

Потом увел Юлию в сад и категорически заявил, что без нее отсюда не уедет. Точка. На что она сумрачно ответила, глядя в его наглые и умоляющие глаза: «У меня, Вячеслав, единственное условие. Я вернусь, если ты дашь распоряжение освободить Митю Светличного. Завтра утром он должен быть дома!»

Балий сморгнул раз, другой, а затем рассмеялся. «И только-то?! — снисходительно сказал он. — Не беспокойся: выпустят твоего приятеля. Никому он не нужен, к тому же парень оказался безвредный, хоть и с гонором. Обещаю твердо. Но только дай пару дней, я же не волшебник!»

Чувствовал он себя в эту минуту просто превосходно. Карта сама шла в руки, и все оказалось даже проще, чем он предполагал.

За руль «фиата» сел паренек в серой косоворотке из гаража наркомпроса. Тот, что раньше возил Шумного, а теперь был на подсменке. Захлопнул изнутри дверцу, поерзал, осваиваясь, и несколько секунд с любопытством разглядывал незнакомую приборную панель. Шуст велел не мешкать, поднять откидной верх — уж слишком много вокруг любопытных глаз — и ехать к Булавиной.

Машину не сегодня завтра отберут, это ясно. У Фроси, как всегда, каша в голове, и автомобильчик, предоставленный секретарю наркомата во временное пользование, она восприняла как личный подарок. Не вникая. Лишнее доказательство, что живет в нереальном мире. Не то спит, не то грезит.

Сейчас она сидела рядом с Шустом на заднем сидении и пока вела себя тихо. Только мелко-мелко тряслась, царапая обкусанными ноготками сквозь шелковый чулок острую коленку. Кожа под чулком уже кровила. Иван не без усилий оторвал ее руки, стал одергивать платье; Фрося тут же повернулась к нему и судорожно вцепилась в полу пиджака.

— Тише, тише, маленькая, потерпи, — зашептал, как ребенку, поглаживая между лопаток. — Я с тобой… успокойся, сейчас вызовем доктора, порошочки какие-нибудь пропишет, уснешь спокойненько и не будешь ни о чем думать…

Шуст и сам катастрофически устал, был на последнем пределе. С того момента, как поздним вечером он заявился к Фросе, — прямиком с дачи всемогущего куратора ГПУ, по пути заехав в больницу, где тело Булавина уже спустили в больничный морг, — граница дня и ночи для него стерлась. Мало того, что выпало сообщить невесте о смерти Александра Игнатьевича, пришлось принять и первый удар ее отчаяния. Он и не догадывался, как это бывает.

Сначала она не поверила: требовала доказательств, выкрикивала нелепые обвинения, металась по квартире, рвала и разбрасывала одежду, наконец кинулась к телефону. Вернулась с серым старушечьим лицом и прошелестела бескровными губами: уйди, не хочу жить… Но он остался, не бросил. Даже сам приготовил дозу. Вместо благодарности Фрося криво усмехнулась — вот, больше не нужно прятаться от брата. Порозовела. А потом — пошло-поехало. Расскажи, как случилось. Ты же видел. Ты там был. Откуда стреляли? Кто? Зачем вы вообще на эту охоту потащились… лучше б Балию башку продырявили… Сволочь… ненавижу… Как же я теперь без Саши? Он единственный, он мне все прощал… Он меня понимал… Дай еще, достань, ты что, не видишь, как мне больно, Иван!..