- Я, кажется, немного ушиб ногу, - сказал я.
- Да? - сказал отец.
Но я уже бежал к ребятам со второй частью.
Когда сеанс окончился и ребята ушли домой, отец зашел ко мне в комнату и сказал:
- А ну, разденься и покажи мне свои синяки и царапины. Я все знаю. У меня был Сухов и все рассказал.
- А кто такой Сухов? - спросил я. Я не знал никакого Сухова.
- Сухов - хозяин аптекарского магазина, куда тебя перенесли. Он мой пациент.
- А мама знает? - спросил я.
- Мама ничего не знает.
- Чего я не знаю? - спросила мама, входя в комнату.
- Пустяки, - сказал отец.
- Тем более я хочу знать. Что случилось?
- Случилось то, что Володя попал под трамвай.
Мама упала в обморок. (Мама любила это дело. Услышав что-нибудь страшное, она всегда теряла сознание.)
Папа принес валерьяновые капли и быстро привел ее в чувство.
Все было подробно рассказано, мама плакала, а папа ходил большими шагами по комнате.
- Почему ты нам сразу не сказал? - спросил он.
- Я не хотел вас волновать, - ответил я. - И Елизавета Петровна сказала, что это святая ложь...
- Может быть, ты теперь не будешь уже играть в снежки на дороге? Может быть, будешь смотреть, когда переходишь улицу, и не будешь ее перебегать сломя голову? - спросила мама.
И я обещал.
И действительно: ни я, ни ребята из моего класса никогда больше не играли на улице. И вам не советую, друзья.
ПУШКИН, ЛЕРМОНТОВ И Я
Меня вызывали в учительскую.
Я уже понимал, в чем дело. Я знал, что меня не будут хвалить. И я представлял себе, что мне там скажут. Я даже знал те слова, что я там услышу.
Так и произошло. Наша классная наставница Любовь Аркадьевна встретила меня без приветливой улыбки, закрыла дверь учительской и сказала:
- Я вызвала тебя, чтобы серьезно поговорить.
"Начинается!" - подумал я.
И началось.
- О чем ты думаешь? Почему ты так плохо учишься? Что тебе мешает?
- Мне ничего не мешает, - сказал я.
- Отчего же ты так небрежно готовишь домашние задания?
- Я их готовлю, - сказал я.
- Но плохо. Вчера ты не ответил Марии Владимировне, на прошлой неделе ты подал пустой листок Вере Павловне, а на уроке пения ты разговаривал, а когда все пели "Мы кузнецы", ты только открывал рот, Людмила Александровна была вынуждена приостановить урок и сделать тебе замечание.
- Она только и знает, что делать замечания.
- Она знает и многое другое, но ты не даешь ей возможности спокойно вести урок.
- Я не могу петь. У меня нет голоса.
- Как же ты тогда болтаешь на уроках?
- У меня голос не для пения.
- Ты музыкальный мальчик. Ты ведь учишься дома музыке, я слышала, как ты в концерте играл "Веселого крестьянина" Шумана. Зачем ты говоришь неправду?
- То на рояле. А петь я не могу.
- Ты просто не хочешь. Мария Владимировна сказала, что ты не можешь решить простейший пример на сложение и вычитание.
- На сложение могу, а на вычитание у меня не получается.
- Значит, надо подтянуться. Попроси Марию Владимировну, она тебе поможет.
- Мне уже ничто не поможет. У меня нет способностей к арифметике. Если хотите знать, Пушкин тоже не любил арифметику. А он стал великим русским поэтом.
- С чего ты взял, что Пушкин не любил арифметику?
- Я где-то читал...
- Ну, допустим. Но зато Пушкин любил и отлично знал историю и географию. Он, между прочим, грамотно писал, знал превосходно французский язык, латынь и греческий...
- Так ведь то был Пушкин. А я не Пушкин.
- Что же ты на него ссылаешься?
Я понял, что лучше мне молчать.
- Вчера вы с Черновым напихали в карман Марии Германовны бумажки. Зачем вы это сделали? Видишь, ты даже не можешь объяснить. А что это за хулиганство на уроке немецкого?
- Какое хулиганство?
- Ты уже забыл? Ты подложил под стул Екатерине Петровне пробку от пугача, и, когда Екатерина Петровна села на стул, пробка выстрелила, и Екатерина Петровна так испугалась, что у нее было плохо с сердцем.
- Я потом извинился.
- Старый человек, у нее больное сердце. Как так можно?
- Я извинился.
- Извиниться проще всего. А нельзя не хулиганить в классе?
- Наверно, можно.
- Так вот: нужно это раз и навсегда прекратить.
И надо серьезнее относиться к домашним заданиям, нужно быть внимательней на уроках, не болтать, не думать ни о чем постороннем и слушать объяснения педагога. Если чего-нибудь не понимаешь, надо спросить и записать. Я тебя вызываю в последний раз.
В следующий раз я вызову твою маму.
- У меня мама больной, нервный человек.
- Ну, тогда вызову отца.
- Папа тоже нервный.
- Щади их нервы. И не ссылайся больше на Пушкина. Пушкин тебе не поможет.
- А Лермонтов? - спросил я. - Он тоже не любил математику...
- Где ты это прочел?
- Я слышал.
- Мне кажется, ты не то слушаешь. Вытри штаны, они у тебя все в мелу. И чтобы больше жалоб на тебя я не слышала. Да! Чуть было не забыла: мне сказали, что вчера ты курил в уборной...
- Пушкин тоже курил, - сказал я.
- Но Пушкин еще написал "Евгения Онегина", И хватит ссылаться на Пушкина. Если я увижу тебя курящим или услышу, что ты курил, я поставлю на педсовете вопрос о твоем пребывании в школе. Можешь ты мне обещать, что больше я тебя вызывать не буду?
- Как это я могу обещать? Это вы можете обещать, что не будете вызывать.