Моя Шамбала

Они ушли, прихватив с собой молоденького поросенка, оставив Василину приходить в себя. И та отходила медленно и все никак не могла унять дрожи в коленках.

Антонина ставила матери холодные примочки на разбитое лицо и тихонько всхлипывала. Валька с Катькой, как ни в чем не бывало, затевали свору изза стрелянной гильзы.

Ночью Тимофей ушел в лес вместе с коровой. Митька успел шепнуть Василине, чтобы Тимоха дома не показывался.

Партизаны действовали активно. Они контролировали дороги, отбивали и возвращали населению скот, захватывали обозы с продовольствием, появлялись внезапно там, где их не ждали, и наводили ужас на немцев, которые стали, в конце концов, панически бояться самого слова «партизан», и даже произносили его с опаской.

Служба разведки была поставлена так, что ни один из обозов, вышедших из Галеевки, не доходил до Сечи, где располагался Гебитскоммиссариат…

Ваську Ермакова убили средь бела дня. Сначала его предупредили, и на какое-то время он притих, но когда первый испуг прошел, принялся лютовать с прежней силой, хотя стал осторожнее — один по улице не ходил, а на ночь у дома ставил охрану. К тому же, добился размещения в Галеевке отделения солдат.

Его зарезали, как кабана — ножом под лопатку. Он лежал лицом вверх, видно, перевернули, чтобы убедиться в его смерти. Наверно, с Васькой пришлось повозиться, и в хате шла борьба, так как стол был перевернут, на полу валялись подушки, у окна лежало заваленное ведро с фикусом.

В открытых глазах Васьки застыл ужас. На груди лежала записка, написанная химическим карандашом: «Так будет со всеми предателями».

И тогда пришли каратели. Партизаны успели уйти, оставив засаду для прикрытия и заминировав подходы к лесу. Предупредил Митькацыган, Он же предупредил и тех в деревне, кому в первую очередь грозила опасность.

Нарвавшись на засаду и напоровшись на минное поле, немцы потеряли чуть ли не треть солдат и оставили возле леса две покореженные танкетки. Полегла и засада, но отряд, обремененный бабами и детишками, скотом и хозяйством далеко оторвался от преследования и будто растворился в бескрайних просторах Брянских лесов.

Разъяренные каратели стали чинить расправу в деревне. Они согнали жителей к дому старосты. Люди молча жались друг к другу и со страхом смотрели на карателей.

Полупьяные солдаты в черных мундирах со свастикой и молниями в петлицах пугали своими пустыми, стеклянными глазами, но еще страшнее были собаки. Они бросались на людей, натягивая короткие поводки до струнного звона, повисая в воздухе передними лапами, заходились в хриплом глухом лае, задыхаясь от ошейников, перетягивающих горло, свирепея от того, что им не дают рвать, грызть человеческое мясо.

Притащили избитого Митькуцыгана со связанными руками, и стало понятно, для кого готовилась веревка с петлей, которую немецкий солдат и русский полицай Сенька Шулепа старательно прилаживали к толстому суку старого раскидистого клена. Глаза Митьки закрывал лиловосиний пузырь, на разбитых губах запеклась кровь.

Молодой мордастый немец нашел кусок фанеры с выщербленными краями, углем вывел порусски «партизан» и понемецки «partisan» и с помощью куска проволоки повесил на шею съежившегося Митьки.

Митька растерянно смотрел на сельчан, и в глазах его было отчаяние и мольба. Что-то его мучило, и он хотел и не знал, как освободить свою совесть.

Когда его подвели к виселице, он заплакал. Его поставили на скамейку, взятую в доме старосты, и, когда стали надевать петлю, он, словно поняв, наконец, и поверив окончательно, что сейчас умрет, и не скоро будут сказаны слова, его оправдывающие, заторопился:

— Братцы, за вас я это… не полицай я. Это я поначалу так… партизаны скажут…

У него изпод ног выбили скамейку, и она отлетела в сторону, вещь иудыхозяина, сослужившего за него мертвого, еще одну мерзкую службу. Но успел еще крикнуть Митька:

— Бейте их, сук поганых. Мстите за нас, убитых.

И уже не было страха в его звонком, отчаянном голосе. Бабы заголосили. Десятка два солдат по команде сняли с машин канистры с бензином и бросились врассыпную по деревне, поджигая заранее намеченные «партизанские» дома. Вскоре деревня полыхала смоляным факелом, высоко выбрасывая искры.

Никого больше не тронули каратели, увозя убитых и раненых, оставив без крова стариков, женщин и детей.

Следом, как шакалы за крупным хищником, потрусили, собрав свой, ставший обширным, скарб, полицаи Сенька Шулепа и Ванька Сычев, справедливо опасаясь возмездия.

Глава 10

Эхо войны. Школьная линейка. Костя ругает ребят за то, за что хвалил Сорокин. Припадок эпилепсии.