Моя Шамбала

— Да я и не волнуюсь, — сказал озадаченный отец по инерции, потому что на том конце уже положили трубку.

Не успел отец поговорить, как раздался еще один звонок. Звонил предгорисполкома.

— Ты чего там натворил, Юрий Тимофеевич? — раздался веселый голос начальника.

— Да ничего не натворил, Тихон Матвеевич.

— А чего вызывают?

— Представления не имею.

— Ладно, если вернешься, расскажешь, — хохотнул Тихон Матвеевич.

— Ну и шутки у тебя, Тихон Матвеевич, — сказал недовольно отец.

Пропуск отцу был заказан. У проходной его встретил офицер. Они поднялись на второй этаж, вошли в одну из дверей, и отец оказался в приемной.

— Товарищ Анохин доставлен, — сдал отца офицер на руки секретарше.

Секретарша, строгая опрятная женщина лет сорока пяти сняла трубку одного из телефонов и сказала:

— Товарищ Анохин здесь, Фаддей Семенович. Потом кивнула отцу на дверь.

— Товарищ генерал ждет вас. Пройдите.

Отец вошел в огромный кабинет и остановился в дверях. За двухтумбовым письменным столом сидел сухощавый человек в штатском. Он встал, когда отец вошел, но остался стоять за столом, поздоровался и жестом пригласил отца пройти.

— Здравствуйте, Юрий Тимофеевич, проходите, садитесь.

Отец, стараясь не показывать своего волнения, не торопясь прошел по ковровой дорожке, пожал протянутую руку и мельком оглядел кабинет. К письменному столу примыкали буквой «Т» столы, составляя несуразно длинную ножку. По стенкам кабинета стояли в ряд стулья. Справа от письменного стола у стены располагались два мягких кресла и маленький низкий столик, слева несколько шкафов с книгами. Отец отметил, что это были полные собрания сочинений Ленина и Сталина, еще какие-то книги. Письменный стол был заделан зеленым сукном. На стене висел большой портрет Дзержинского в профиль, а на высокой тумбочке, застеленной красным, стоял бюст Сталина.

Строгая секретарша принесла на подносе два стакана чаю в ажурных подстаканниках и печенье.

— Спасибо, Таня, — поблагодарил хозяин кабинета. — Поставьте на тот столик. — Вы свободны. Ко мне пока никого не впускать.

— Юрий Тимофеевич, давайте присядем в кресла, так будет удобнее.

Генерал снова встал. Был он выше отца, но в плечах не широк и такой же худой.

— Может быть, коньяку? — он вопросительно посмотрел на отца.

— Спасибо, нет, — благоразумно отказался отец.

— Тогда давайте пить чай и к делу.

Генерал помешал чай, стараясь не звенеть ложкой.

— Вы до вашего ранения находились в Тегеране?

— Да, по заданию ЦК, — счел нужным пояснить отец.

— Кстати, как сейчас ваше здоровье?

— Откровенно говоря, не очень. Голова дает знать себя.

— Значит сапожник без сапог, — улыбнулся генерал.

— Почему без сапог? — не понял отец.

— Ну, я слышал, ваш сын творит чудеса. Вот вашего родственника, говорят, вылечил.

— Чудес, товарищ генерал, не бывает. В природе все подчинено определенным законам. Я материалист.

Отец про себя ругнул дядю Павла за болтливый язык. Небось нагородил бог весть что, — с досадой подумал отец.

— Да, к сожалению, чудес не бывает, — согласился генерал. — Но всё же сын ваш как-то лечит?

— Понимаете, товарищ генерал…

— Фаддей Семенович.

— Понимаете, Фаддей Семенович, к нашему огорчению или к счастью, сейчас я уже и не знаю, природа одарила моего сына определенными способностями. Его особая энергия благоприятно воздействует на пораженные очаги, быстро заживляет раны, снимает болевые ощущения. Вот вы говорите, сапожник без сапог, а ведь если бы не сын, вопрос, сидел ли бы я сейчас перед вами. Но, повторяю, никакого чуда здесь нет. Я пытаюсь понять природу этого явления и нахожу массу примеров в научной литературе исцеления методом наложения рук, хотя четкого объяснения этому нет, есть только попытки объяснить.

— Лично меня вполне устраивает ваша позиция. Честно говоря, прежде чем решиться на этот разговор, я покопался в вашем досье, простите за такую откровенность. Здесь мы неисправимы, работа такая, — улыбнулся Фаддей Семенович, заглядывая в глаза отца. Улыбка у него была жесткая, взгляд тяжелый. Глаза его ощупывали собеседника, изучали, сверлили, пытаясь пролезть в самую душу, и держали в напряжении.

— Мне скрывать, Фаддей Семенович, нечего. Моя анкета чиста.

— Знаю, Юрий Тимофеевич. Но часто чистая анкета еще ни о чем не говорит. Чтобы понять человека, лучше с ним поговорить, правда, еще лучше с ним пуд соли съесть, — генерал снова улыбнулся, но на этот раз улыбка вышла более приветливой, может быть потому, что чуть потеплели глаза.

— Я удовлетворен нашей беседой. Теперь суть, — Фаддей Семенович чуть помедлил, словно еще раз взвешивая, стоит ли собеседник его откровения, и продолжал:

— У меня есть дочь. Она больна. Мы испробовали кажется все, что только можно. Ничего не помогает. Она проходила курс лечения в лучших санаториях, ее смотрели хорошие врачи. Какие-то улучшения наблюдались, но потом становилось еще хуже. А сейчас у нас просто опустились руки. Жена тайком от меня возила её к каким-то знахарям. По этому поводу у нас с ней был тяжелый разговор. И вот она узнает от моего шофера о каком-то чудесном исцелении одного из наших сотрудников…