Моя (с)нежная ошибка (СИ)

Он кивнул на мою руку, глядя на неё вытаращенными глазами.

Тут только я перевела взгляд на запястье, которое уже охватило раздражающее жжение. В недоумении уставилась на него. Поморгала, думала пройдёт.

Не прошло.

Понеся руку к глазам, я стала рассматривать узор из снежинок, который мерцал серебряными и голубыми искрами на моей коже. Огибая запястье подобно браслету.

Лестар поспешно откланялся, бормоча бессвязные извинения, и ретировался. Только задрожали розовые кусты там, где он прошёл.

В этот самый миг часы на дворцовой башне пробили полдень.

Мне только что исполнилось восемнадцать.

С нежданно-негаданно свалившейся на меня напастью в виде браслета требовалось срочно разобраться.

Я о таком даже не слышала никогда — отловить бы и допросить Лестара, почему это он решил, что я теперь чья-то там невеста, но он в прямом и в переносном смысле ретировался в кусты.

А значит — что? Правильно, придётся всё же предстать пред светлы очи батюшки-короля, тем более всё равно именины и рано или поздно меня бы нашли, как не прячься в садово-парковых насаждениях.

Я вздохнула, постаралась согнать с лица кислое выражение, и повернула в сторону дворца.

Браслет больше не жёг кожу. Серебряные и голубые краски словно впитались в неё, стали матовыми — и только на солнечных лучах принимались снова раздражать переливчатыми отблесками. Пока я неслась во дворец, то и дело машинально потирала запястье, словно безотчётно надеялась, что гадкая метка сотрётся. Но тщетно! Эта штука, испортившая лучший день в моей жизни, даже и не думала никуда деваться.

Едва войдя в тронный зал, я поняла, что всё плохо.

Отец сидел на троне и вид имел мрачнее тучи. Судя по всему, даже явись я под ручку с Лестаром, одобрения ожидать бы не приходилось. Он явно был не в том настроении, чтоб потакать моим маленьким — или не очень — капризам. Так что, может и к лучшему, что всё сорвалось. Вот разберусь в ситуации, найду способ избавиться от метки, а там и снова вопрос замужества поднимем…

Как оказалось, вопрос замужества «поднимать» дополнительно необходимости не было. Всё было сделано за меня.

— Подойди, возлюбленная дщерь моя!

Выходя из глубокого-глубокого реверанса, я параллельно раздумывала, а не свалиться ли в не менее глубокий обморок, чтоб два раза не вставать.

Тон батюшки тоже не предвещал ничего хорошего. Мама на соседнем троне со спинкой по ниже, но с мягкой подушечкой, сидела в позе печальной статуи, разглядывая потолок заплаканными глазами.

Чинно-благородной поступью, как полагалось принцессам, я приблизилась к тронному возвышению, которое отделяли от простых смертных три высокие ступени, на каждой из которых торжественно понатыканы были стражники с каменными лицами.

— Погляди, у неё метка Северных! — трагическим тоном прошептала матушка на весь тронный зал. Акустика здесь была, конечно, исключительная. Зодчие постарались.

— Вижу, не слепой! — огрызнулся на неё батюшка, хмуря кустистые брови и поглаживая аккуратно подстриженную бороду с благородной проседью. Внушительная золотая цепь с круглой бляхой — эмблемой Западных стражей — покоилась на его могучей груди, обтянутой алым бархатом. Длинная мантия, подбитая горностаем, аккуратными складками струилась по ступеням.

Мне что-то совсем тревожно стало. Тысячи вопросов буквально раздирали на части, но я не смела задать ни один. Не положено. Раз ты принцесса, каждый твой шаг, жест, угол наклона головы и степень проглаженности носовых платков регламентируются такой бездной всяческих правил, что страшно представить. Вот так чихнёшь не вовремя, и нарушишь какую-нибудь традицию, которой четыреста лет.

Поэтому с детства я усвоила, что самый безопасный путь — сделать вид, что ты фарфоровая кукла, ступающая в хрустальных башмачках по дороге из розовых лепестков. Чем меньше говоришь и двигаешься, тем меньше шансов сделать ошибку. За которую потом гувернёры, гувернантки, фрейлины матушки, фрейлины бабки, сама матушка, её старшая незамужняя сестра, а также, собственно, сама бабка-вдовствующая королева вычерпают тебе весь мозг чайной ложечкой.

А отец не торопился начинать беседу, лишь мрачнел всё больше. Я продолжала тихонечко стоять перед ним, разглядывая носки своих туфель, и ожидая, когда ж всё это кончится. А главное — чем.

— Ты сегодня же вечером отправляешься на Север, Иллирика!

Что⁈

— Иломер, но быть может… — попыталась встрять растерянно мама.

— Не может!!! — рыкнул отец так, что даже стражники встали ровнее. Хотя куда уж ещё. — Или ты забыла условия договора?

— Зачем ты только его заключал! — заплакала мать, утирая батистовым платочком уголки глаз.

— Зачем-зачем… я же не подозревал тогда, что Иллирика останется моим единственным ребёнком. Думал, будут ещё наследники, а запасную можно и Северным псам отдать! Кто ж знал…

Пристыженная мать замолчала.

А на моём лице, видимо, всё ж-таки отразилось что-то эдакое. Потому что отец снизошёл, наконец, до объяснений.