Моя рыжая проблема 1-2

А потом мы долго валялись в гнезде из нежных, воздушных покрывал — в обнимку, потому что никак нельзя было оторваться друг от друга. Тело почему-то ломило… хотя чего удивительного, не все люди приспособлены, чтобы так гнуться. Повыше локтя у меня виднелся чёткий отпечаток руки.

Я не удержалась и фыркнула:

— Кто-то, кажется, жаловался на слабость.

— А кто-то царапался, как фаркан, — передразнил меня рыжий и снова поцеловал в висок, тепло и разморенно. — А ты заметила, кстати?

Резонанс.

Думать мне было отчаянно лень. Вот водить пальцами ему по плечу…

— Что резонанс?

— Его не было. В смысле, сейчас.

И всё-таки есть привычки, которые неискоренимы. Например, шевелить мозгами. Ты уговариваешь себя расслабиться, отключиться, но куда там.

— Так, — пробормотала я, не без труда принимая сидячее положение, и закуталась в одно из покрывал — не от холода, а потому что производить детективные изыскания голышом было как-то глупо. — Немного неправильно формулируешь. Резонанс определённо произошёл, но вот вопрос — когда? И почему сейчас не было никаких проблем? — Я задумалась, прокручивая в памяти последние дни. — Похоже, что исчез какой-то сбой во взаимной настойке, то, что мешало изначально. А вообще когда ты в последний раз чувствовал эхо резонанса, ну, неприятное возрастающее напряжение между нами? Мне вот вспоминается что-то такое только во время поединка с Соулом. Потом мы несколько раз объединяли силы, но никакого «маятника» не было.

— Маятника? — теперь переспросил уже Тейт. Я молча скинула ему ментальный образ. — А-а, отдача. Ну да, наверное. Тогда, наверное, и случилось это в последний раз. Потом я сбежал, и ты меня догнала… Может, мы бы раньше поняли, но нас же вдвоём не оставляли.

Лицо у меня вспыхнуло, дыхание перехватило. Я машинально облизнула губы, искусанные и гудящие. Никогда не имела привычки жалеть об упущенных возможностях, но тут… Сколько мы потеряли, месяц?

Кажется, балбес здесь не только рыжий.

— Ты совсем ничего не чувствовал тогда?

Тейт растянулся на покрывалах, прикрывая глаза.

— Ну-у… Огонь. Если подумать, то по-настоящему он стал меня слушаться с тех пор, как ты меня догнала. Помнишь, в клане свободных мы сражались вдвоём? Вот тогда ещё что-то мерещилось, но не резонанс, а как будто я пытаюсь из вот такой чаши, — и он развёл руками, — по капле отметить, сколько надо. А оно то переливается, то недоливается.

Я помолчала.

— А теперь?

Он повернул голову и уставился на меня тёмными-тёмными глазищами. Так, что снова жаром обдало.

— Ну я же рассказывал, Трикси. Про сон. Я понял, что я настоящий — и есть огонь.

Была б у меня подушка, я бы его стукнула, честное слово.

— А раньше, когда я тебе то же самое говорила, до тебя не доходило?

Он засмеялся — и опять сграбастал меня в объятья, перекатываясь по покрывалам.

…Наверное, мы бы долго ещё так барахтались — то говорили, то целовались, то дремали в обнимку. Лично я готова была оттянуть возвращение в реальный мир на маленькую вечность, но, увы, медовый месяц пришлось прервать по самой прозаической причине.

Тейт проголодался.

Ну, что ж, следовало этого ожидать: любой огонь требует пищи.

Глава 46. Проявление любви

Великий сеет, который рано или поздно развеивает любую тьму-ту, что рождается из непонимания, ненависти, жестокости и алчности.

Этот свет исходит из сердца — и достигает сердца, а для глаз незрим.

(Из свитка «Загадки Лагона»)

Возвращение из подземных чертогов Оро-Ича было сродни маленькой смерти и рождению заново. Для Тейта — в более буквальном смысле, для меня — в переносном; рыжий двигался осторожно, неловко даже, точно привыкал к собственному телу а я… я только начинала осознавать, что самое страшное позади. Казалось, что вот-вот разверзнутся каменные своды, и на наши головы обрушатся бедствия, мыслимые и немыслимые.

Такова человеческая природа: мы можем приспособиться к воистину кошмарным условиям, но потом едва ли в состоянии сразу вернуться к нормальной жизни.

Обиталище Оро-Ича выводило нас вверх по расширяющейся спирали, приучая заново к внешнему миру: к вкусу воздуха, к запахам и звукам. На одном из витков мягкое рассеянное освещение сменилось дневным, на другом — комфортная, стерильная прохлада уступила душноватой летней жаре. В такие моменты мы немного притормаживали, свыкаясь с изменившимися условиями. Особенно долгая остановка была где-то ближе к концу пути, когда в большой пещере, немного похожей на мастерскую Ригуми Шаа, рыжий почуял запах еды и, как зачарованный, порысил к потайной нише в стене.

Судя по аппетиту, на здоровье он не жаловался.