Читаем Моя профессия полностью

И если я стараюсь учиться у многих, то это вовсе не значит, что я готов согласиться с любым. С любым взглядом, любым вкусом, любым ощущением искусства. Наоборот, я очень многое активно не люблю, да и не скрываю этого в моей книге.

Рассказывая о творческом процессе рождения каждого номера, я описывал его так, как он проходил на самом деле.

В этом процессе многое выглядит случайным, даже сумбурным, и, может быть, сейчас необходимо разобраться, считаю ли я кривые пути творческого процесса закономерными или же их кривизна просто мой личный недостаток, мое неумение организовать этот процесс.

Пожалуй, наиболее случайными выглядят в моем описании первые этапы возникновения номера.

Я затевал монтаж из газетного объявления и «цыганского» романса и сделал куклу с длинными руками. Монтаж не удался, но руки куклы замечательно двигались, и тогда возникла мысль о «Хабанере», и появился номер, высмеивающий банальных исполнительниц Кармен.

Я затевал монолог пушкинского Скупого рыцаря. Специально для него сделал куклу с маленькой головой и вовсе без рук, так как ее руками стали мои собственные руки. После первой же встречи куклы с пушкинским текстом выяснилось, что номер у меня получается декадентским, то есть антипушкинским, и я от него тут же отказался, но из придуманной мною новой формы куклы родилась «Певица».

Дальше работа над обоими номерами – и над «Хабанерой» и над «Певицей» – шла уже более или менее прямыми путями уточнения темы, но само зарождение темы каждого из этих номеров выглядит случайностью.

И в то же время я считаю такую «случайность» вполне закономерной, и номера эти в их окончательной теме, окончательной идее и окончательной форме – совсем не случайными.

Тема живет в художнике до всякой мысли о форме. Живет как отражение окружающей его жизни в его личной индивидуальности. Живет, еще не выраженная ни в словах, ни в образах. И вот для того, чтобы она нашла хотя бы свое первое образное выражение, необходима встреча этой темы с какой-то конкретной действительностью.

Суриков говорил, что образ боярыни Морозовой возник у него в момент, когда он увидел черную ворону на белом снегу. Это выглядит случайностью, в то время как ворона только конкретизировала для Сурикова накопленную им до этого, еще не выраженную тему образа.

Первая образная конкретизация темы часто возникает как бы неожиданно, между тем это мнимая неожиданность, так как никакая тема не могла бы конкретизироваться, не будучи внутренне подготовлена задолго до первого ее возникновения в конкретном образе, первого ее, если так можно выразиться, овеществления.

В химии есть понятие «катализатор» – это вещество, которое само в реакции не участвует, но вызывает своим присутствием реакцию между другими веществами. Суриковская ворона и была таким катализатором.

«Танцующие» руки моей куклы оказались катализаторами темы оперного штампа, но тема эта была моей темой, жившей во мне куда раньше появления этих «танцующих» рук, да отчасти уже и выраженной мною в предшествующем номере баритона, исполнявшего куплеты Тореадора.

Но как бы на первый взгляд случайно ни возникли контуры образа, сама работа над ним должна проверяться и направляться нормальной и безжалостной логикой. Пожалуй, наиболее вредной декларацией творческого метода является так называемое «вдохновение», то есть расчет на бездумную интуицию.

И в работе над своими концертными номерами, так же как и в режиссерской работе, я всеми силами стараюсь до конца все проверять меркой логики. А единицей измерения может быть только конечная цель решения темы, то есть идея.

Необходимо не врать самому себе и не натягивать никакие оправдания той или иной форме, если она темой не оправдана и не выдерживает проверки идеей. Почти все описанные мною неудачи происходили в тех случаях, когда я был невнимателен к этому.

Но постоянно проверять свою работу идеей – это значит настойчиво искать точную и единственную форму, так как форма это и есть средство выражения темы. Неточная форма смещает тему, уничтожает идею и часто, помимо желания автора, фактически подменяет ее другой идеей, иногда прямо противоположной.

Рассказывая о моей неудаче с показом «народного Петрушки» и сравнивая эту мою работу с органичностью работы Зайцева, я говорил, что в конечном счете рад суровому предметному уроку, который я получил. Уроку, навсегда вселившему в меня активную нелюбовь ко всякой стилизации и подражательству.

Во второй части книги, там, где мне придется говорить о стилевых решениях спектаклей, я вернусь к этому вопросу, но сейчас еще раз хочу повторить, что только тогда считаю произведение искусства органичным, когда между жизнью и художником нет посредников, когда художник видит жизнь своими глазами, а не глазами другого художника или другого времени и говорит о ней своим языком, а не переводным языком стилизации.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии