Моя по умолчанию

– Врушка, – выдыхает Астахов мне в лицо. Моя обожженная кожа не горела так, даже когда в нее плеснули кислотой. Клянусь. Я переворачиваюсь на спину и запрокидываю лицо к небу, скрытому потолком. Господи, если ты есть, сделай что-нибудь с этим, а? Подай какой-то знак. Меня так к нему тянет… Это вообще нормально? Или я совершаю ошибку? Что я делаю, господи?! Не то чтобы я не понимала, что намеренно стремлюсь подменить страх более жизнеутверждающим чувством. Проблема в том, что мои мотивы стали как будто и не важны.

Пока я мечусь между двух диаметрально противоположных решений, Астахов бесцеремонно задирает выданную в больнице сорочку и, прежде чем я успеваю как-то среагировать, накрывает мой голый живот ладонью. У него тяжелая рука. Она давит. Но так по-хорошему давит… Пусть.

– Ч-что ты делаешь?

– Ты мне задолжала. Теперь моя очередь тебя трогать.

– Ладно… – повторяю за ним и напрягаюсь, в ожидании сама не зная чего. Возможно, того, что он пошевелится. Двинется… эм… взыскивать новые долги. Например, с изнывающих отвердевших грудей. Или, если на юг, то к заветному истекающему соком местечку между бедер.

Но он и не думает что-либо делать! Заснул он там, что ли? Раздосадованно пыхчу. А он… Он уже не усмехается, о нет! Он неприкрыто смеется. Сыто и ужасно довольно.

– Да ну тебя! – в отместку бью его по руке.

– Не злись. Я же просто не хочу навредить малому. Доктор ничего не говорил про секс, но вдруг…

– Я поняла. Ты, конечно, прав. Извини, не знаю, что на меня нашло, – тараторю, чтобы не показать, как меня унизило происходящее.

– А, черт! – рычит он и стремительно, в одно сильное движение, меняет положение. Теперь он нависает надо мной. – Только для тебя, да? Без проникновения.

Я не успеваю ему отказать. Возмутиться всем этим энциклопедическим, совершенно не уместным в постели терминам... Потому как он безошибочно находит мои соски и по очереди их прикусывает.

– А-а-ах.

А его пальцы… его чудесные умелые пальцы оказываются именно там, где я их больше всего жду. Размазывают влагу по клитору и без всяких прелюдий начинают свою игру. На нем. На моих закрутившихся в спирали нервах. На чувствах, что рвутся криками из груди.

– В фильме ты так не орала.

Я говорила, что он не романтик? Вот именно. Зажимаю между пальцами короткие волосы и в отместку дергаю изо всех сил. Жорка шипит, оттягивает зажатый в зубах сосок и замедляет движения пальцев.

– Ну, нет…

– То-то же. Вот так, да? – вставляет в меня один палец. – Да ты вся дрожишь! – удивляется. – Там.

– Можно без подробностей? – стону я, с удивлением понимая, что прямо сейчас не существует ни боли, ни страха. Только он и я.

– Нет. Я не могу молчать, зная, как мне повезло, – сипит он, но все же возвращается к тому, что делал. Я хнычу. – Ну, надо же. Ведь правда повезло. Какая чувствительная, сладкая девочка…

– Ты не пробовал.

Вот же черт! Уж лучше бы я молчала. Потому что он опять останавливается. И возвышаясь надо мной, впивается черным, как преисподняя, взглядом.

– Да. Да… Нужно это исправить, – перетекает вниз.

– Я не это имела в виду.

– Ну да.

Открывает меня пальцами и с удовольствием размашисто лижет.

Я никогда… Никогда не ожидала от себя ничего подобного. Но рядом с ним, теряя всякий контроль и самообладание, я как будто возвращаюсь к истокам своей женственности. Еще не отшлифованным нормами морали, навязанным чувством стыда и прочей шелухи. Я достигаю каких-то совершенно непостижимых высот, срываюсь и падаю… Падаю… Падаю.

– О, мой бог…

– Нет, это всего лишь я, – насмешливо парирует Астахов. Но по тому, как сипло, задушенно звучит его голос, я понимаю, что игра в одни ворота дается ему нелегко. И что все эти насмешки – лишь прикрытие. Совершенно других, может, даже ему незнакомых, чувств.

– Спасибо, – шепчу, преисполненная благодарности. «За все…» – добавляю про себя, готовая к очередной его шуточке. Мол, ничего, потом отработаешь. Но, к удивлению, он молчит. Нащупывает в темноте мою руку и нежно целует в запястье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Георгий

Я уезжаю, как только она засыпает. Хотя это решение дается мне нелегко. Но на ногах моя СБ и какого-то черта, кажется, все столичные менты, вместе взятые. Уж от кого я не ожидал такой прыти, так это от них. Не удивлюсь, если среди поклонников таланта Данаи найдется парочка весьма высокопоставленных.

– Что тут у нас, Степаныч?

– Писец у нас, Георгий Святославыч. Чтоб я еще хоть раз ввязался в историю с артисткой!

– Что так? – усаживаюсь в кресло и откидываюсь на подголовник. Башка гудит. Глаза болят, будто в них кто-то насыпал толченого стекла.