Моя по умолчанию

В этот трогательный момент я почему-то вспоминаю то, как он меня утешал. Там, на пороге черного хода:

– Нет-нет, только не плачь, моя хорошая. Будет больно. Потом, хорошо? Когда все заживет. Будем с тобой реветь хоть неделю…

Я тогда не вникла в смысл слов, но теперь от них перехватывает дыхание.

– Жора…

– Да?

– Я не сказала тебе спасибо. Если бы не ты…

– Тш-ш-ш. Не нужно. Ну, ты чего? Ты плачешь, что ли?

Качаю головой, мол, нет. И раскрываю объятья, не задумываясь о том, что буду делать, если он их проигнорирует. Счастье, что этого все же не происходит. Астахов хмыкает, стаскивает с себя куртку, в которой все это время сидел, и осторожно меня обнимает.

– Не плачь, ну? С малым все в порядке. А когда все заживет, ты еще красивее будешь. Слышала, что сказал доктор?

– Глупо.

– Что глупо? – он осторожно поглаживает большим пальцем мою шею и смотрит в глаза.

– Я всегда хотела быть… как бы это сказать? Не такой красивой. Но почему-то испугалась, когда мое желание чуть было не исполнилось.

– Пожалуй, ты первая женщина, которая хотела быть не такой красивой, – посмеивается Астахов.

– Я не кокетничаю! Это чистая правда. Мне же эта вся красота чуть карьеры не стоила! Режиссеры видели во мне безмозглую куклу, а я хотела серьезных характерных ролей.

Вот никому этого не говорила, а ему почему-то захотелось рассказать…

– Для тебя это очень много значит, правда?

– Моя работа?

– Да.

– Очень много, ты прав.

– Макс не смог догнать нападавшего. Он… или она как будто растворились у театра. Он полагает, что это был кто-то из твоих коллег.

Вздрагиваю всем телом. Почему-то я не задумывалась над тем, кому это было нужно. А ведь именно этот вопрос должен был мне прийти на ум одним из первых.

– Пока мы не нашли того, кто это сделал, выходить на сцену небезопасно.

Да, наверное, он прав. И к тому же я один черт пока не смогу этого сделать. Нужно предупредить руководства театров, ведь я сотрудничаю сразу с тремя. Серьезных съемок сейчас, к счастью, нет. Мы только-только закончили. А от остальных я смогу практически безболезненно отказаться. Но… дальше что? Забиться в угол и бояться?

Я на всхлипе кричу:

– Никому не позволю меня запугать!

– Тише-тише, ну, что ты… – его руки сжимаются на мне крепче, губы касаются виска. – Конечно, не позволишь. И я не позволю. Найду – уничтожу. С лица земли сотру.

Медленно отстраняюсь. От того, что вижу в его глазах – страшно. Он ведь действительно может. Однажды я уже задавалась вопросом, каким будет Астахов, если выступить против него. Теперь я вижу это воочию. За свое он… уничтожит и сотрет с лица земли, да.

Георгий безошибочно считывает, какой ход приняли мои мысли. Мгновенно закрывается. Делается намеренно равнодушным, очевидно, чтобы меня не пугать. И выждав еще некоторое время, сгребает куртку. И вот тут мне делается действительно страшно.

– Не уходи! Пожалуйста… Можешь побыть со мной?

Да. Я жалкая. Но мне сейчас одной нельзя.

– Ладно, – после недолгой паузы говорит он. Встает, чтобы пододвинуть стул. Готов до утра сидеть у моей постели?

– Ложись ко мне… Здесь много места. Правда, я буду крутиться. Из-за ожога я могу спать только на спине, а это неудобно, – тараторю и, больше на него не глядя, отодвигаюсь к стене. Но даже так, отвернувшись, я чувствую его взгляд. Темный и неспокойный.

– Переживу, – замечает сипло.

Спустя пару мгновений щелкает ночник. Шикарная больничная койка прогибается под его весом. И мы остаемся вдвоем, как шпроты в банке, в которой вместо масла – ночь и тишина.

Не спится. Прислушиваюсь к его размеренному дыханию. Ерзаю. Вздыхаю. А ему хоть бы хны. А он спит… Животное. Как есть. Усмехаюсь собственным мыслям. Все же в присутствии Астахова в моей постели есть один жирный плюс. Рядом с его большим горячим, как печка, телом мне совершенно не до страхов. Очень скоро любопытство берет надо мной верх. Я поворачиваюсь к нему боком. Если не шевелиться, обожжённая щека при контакте с подушкой болит лишь в момент первого касания. Пережидаю эту неприятность. Дотрагиваюсь до его торса. И с тихим всхлипом отдергиваю руку. Нет, я, конечно, слышала, как он шуршал в темноте одеждой, но почему-то не была готова к тому, что Георгий избавится не только от свитера, но и от футболки.

Оцарапанные его короткими жесткими волосками пальцы жжет.  Живот у Астахова волосат, я еще в бассейне заметила. И это неожиданно сексуально. Сглатываю и возвращаю руку на его торс. Пальцами прохожусь по короткой шерстке. Кубиков у него нет. Но косые мышцы явно намекают на то, что этому мужчине спорт не чужд. Достигаю лунки пупка и снова, непонятно чего испугавшись, затаиваюсь.

И тогда переворачивается уже он.

– Ой!

– Да, ой. Не хочешь продолжить? – усмехается в темноте Георгий, и я понимаю, что за довольно короткое время успела так хорошо его изучить, что мне не нужен свет для того, чтобы его «увидеть».

– Н-нет. Н-наверное, нет.