Моя первая любовь

Она не спрашивала моего согласия, она говорила так, словно я был брошенным одиноким щенком, но именно так я себя и чувствовал. Я взял ее за руку. У нее были тонкие, гладкие и холодные пальцы, словно у фарфоровой статуэтки, но от того, что я чувствовал их в своей руке, мне внезапно стало как-то спокойнее.

Дождь почти прекратился, зато начал опускаться туман. Это было странно, поскольку туман обычно ложится под утро, а по моим субъективным часам едва началась ночь. Мы обогнули высокий холм, на который, редея, взбегали деревья парка, и сразу за ним показался забор из кованой чугунной решетки. «Такие заборы ставят на кладбищах», — почему-то подумал я. Фонари стали попадаться реже и светили слабее. За забором высились мрачные темные ели. Я вновь почувствовал прилив страха.

— Это кладбище? — спросил я.

— Ну что ты, — ответила она, слегка улыбнувшись. Я видел лишь часть ее лица, другая была скрыта капюшоном светлого плаща. — Это наш дом. Мы почти пришли..

И правда, скоро мы оказались у кованой решетки, за которой виднелся темный контур двухэтажного здания. Она открыла калитку, пропуская меня вперед, я подождал, пока она закроет за нами; казалось, что петли должны заскрипеть, но они, должно быть, были хорошо смазаны, так что калитка закрылась без скрипа, лишь с глухим стуком. Пахло влажной глинистой землей и мокрой хвоей.

Мы поднялись на крыльцо, к деревянной двери из темных досок. Я подумал, что моя новая знакомая, должно быть, богата: стены особняка были облицованы каким-то дорогим поделочным камнем, может, даже мрамором. Но тут она, опять-таки почти бесшумно, открыла дверь, и я вошел в дом, который с тех пор стал моим.

* * *

Наверно, это странно звучит, но я, автор многих успешных книг, совершенно не в состоянии описать, как выглядит моя возлюбленная. Я узнаю ее из тысяч — но при этом не могу сказать, какого она роста, как сложена, какого цвета у нее глаза, какая прическа. Наверное, у нее длинные волосы, потому что, даже когда ее нет рядом, моя кожа помнит их нежное мягкое прикосновение. А быть может, мне это просто кажется.

Я даже не знаю ее имени. Может, она его и называла, но почему-то я об этом не помню, и даже никаких ассоциаций у меня не возникает. Она — это она. Единственная.

Она тоже не зовет меня по имени. В нашем общении вообще много такого, о чем мы никогда не говорим. Например, о деньгах. О планах на завтра и вообще о будущем. О любви. О том, как относимся друг к другу.

Она вообще очень немногословна, но это не то что не мешает, а даже напротив. Лишь рядом с ней я понял, насколько раздражал меня вечный «белый шум» разговоров, постоянная трескотня человеческой речи. Здесь все по-другому. Тишина украшает наш дом, как уникальное и очень ценное произведение искусства.

Я говорю «наш дом», не задумываясь над юридическим аспектом этого вопроса. У меня нет никаких документов, подтверждающих мои права на этот дом, но с того момента, как я впервые переступил его порог, я чувствую себя дома. Это странное забытое чувство, которое я потерял лет в шесть, когда мы с родителями перебрались в другой район, ближе к работе отца и «хорошей» школе, где я впоследствии учился. С тех пор я жил в разных местах, но даже те квартиры, которые я покупал за свои деньги, не давали мне такого чувства уюта, покоя и чего-то необыкновенно родного, как этот дом.

Его трудно описать. Он, в общем-то, невелик, но даже при этом часть его нами не используется, и мебель в этих комнатах стоит в серых пыльных чехлах. Я несколько раз заходил в эти комнаты, но дольше пяти минут в них не выдерживал. Не от страха — просто среди этих пыльных серых чехлов мне становилось так грустно, что на глаза, невесть почему, сами собой наворачивались слезы.

Обжитая нами часть дома являет разительный контраст с заброшенной. Здесь непередаваемо уютно, здесь все дышит жизнью… ее жизнью. Обстановка скорее винтажная, но я всегда не любил стиль «ИКЕА», и некоторые из окружающих вещей просто приводят меня в восторг. Например, камин со старинными часами на полке, стрелки которых замерли на без пятнадцати девять. Однажды я пытался привести их в движение, но даже не нашел, где они заводятся. Впрочем, то, что они не идут, меня ничуть не раздражает — здесь я совершенно не чувствую необходимости следить за временем. Мне вообще оказались не нужны многие, казалось бы, привычные вещи, например мобильный телефон. Он лежит у меня в кармане, но на него, к моему удивлению, никто не звонит, словно я внезапно умер. Да и я не чувствую ни малейшего желания звонить кому бы то ни было. Зачем? Мне сейчас никто не нужен, кроме нее.