Моя новая маска

— Вот… Кёрст Монкер послала…

Я посмотрела ей в глаза:

— Берта, я не шутила. Я действительно потеряла память и не знаю, что с эти делать.

Вздохнув и с жалостью покачав головой, она закрепила ленту у меня на голове довольно странным образом — траурной полосой на лбу, скрепив на затылке вынутой из кармана булавкой. Снова, порывшись в карманах, вытащила маленькие ножницы и обрезав остаток ленты, протянула мне со словами:

— Вот, тут еще кёрсту Линку и кёрст Эжэн хватит.

— Спасибо, Берта. Я очень благодарна и тебе и кёрст Монкер за заботу.

Не важно почему эта самая кёрст Монкер решила помочь соседям, но я действительно была ей благодарна. В конце концов она не обязана была делать даже это. Немного помявшись, я все же решила спросить:

— Берта, как ты думаешь, а что хочет от меня трок Валим?

И тут Берта преобразилась прямо на глазах. Как-то радостно взблеснув глазами, она быстро-быстро заговорила:

— Ой, вчера Тина, ну, которая у Фингеров, ну которая личная горничная… она же дружит с Метой, знаете, этой поварихой… а за Метой как раз начал ухаживать Гнат, ну старшего сына лакей. Понимаете?

Совершенно обалдев по этим потоком имен, я отрицательно помотала головой — я не понимала вообще ничего. Берта от досады аж всплеснула руками и затараторила дальше.

Пробираясь через дебри ее трескотни, удивляясь в душе, как такая солидная тетка, могла оказаться такой матерой сплетницей, я выяснила следующее — трок Валим присутствовал при смерти моих родителей и сразу после того, как обезображенные тела повезли к храму, вернулся домой, велел заложить двуколку и до вечера разъезжал по делам.

Разъезжал он по делам он и на следующий день. И эти дела касались непосредственно меня — ушлый купец скупил долговые расписки родителей, а сейчас, по мнению Берты, пришел сватать меня за своего старшего сына.

— Это, конечно, наглость несусветная! Мыслимо ли дело, урожденную кёрст — за купеческого сына… Он, конечно, вам не ровня, кёрст Элен… Да и матушка его, признаться, больно скандальная… Только ведь у вас, кёрст Элен, и выбора-то особо нет. Кто же еще о вас позаботится?

Все это время глазки Берты жадно бегали по моему лицу. Она явно ожидала каких-то эмоций, может быть слез, а может быть даже и истерики, но держать покерфейс я научилась давным-давно, еще в своем детстве. Похоже Берта была разочарована, не получив желаемого.

— Спасибо, Берта.

Я чувствовала пустоту и растерянность — мне отчаянно не хватало информации. Но не сплетен, которые восторженно вывалила мне Берта, а четкого понимания местных реалий и законов. Могут ли меня отдать замуж насильно? Мне нужна была небольшая передышка.

— Берта, будь добра, подай троку Валиму чего-нибудь выпить и попроси Линка зайти сюда.

Берта недовольной баржей выплыла из комнаты, а в дверь, робко поцарапавшись, просочился тот самый «брат».

— Садись, Линк.

Он довольно робко сел на край стула и глядя мне в лицо спросил:

— Элен, а ты совсем-совсем ничего не помнишь?

Я чуть поморщилась. Вопрос не из приятных, но нужно отвечать честно:

— Совсем не помню. Поэтому расскажи мне, что сможешь.

Мальчик потупился, неуверенно пожал хрупкими плечами и сказал:

— Ну, спрашивай…

Я задавала вопросы и в голове складывалась пусть еще неполная, но достаточно яркая картинка.

Пьющий, истеричный отец, который ради поддержания городского образа жизни и «чести семьи» одно за другим продал три принадлежащих ему села и наотрез отказывался продать городской особняк, утверждая, что не пристало высокородному кёрсту прозябать в деревне. Даже Линк помнил, как еще три года назад в доме было шесть человек прислуги и собственный выезд, у него был личный гувернер и дважды в день приходили учителя. А кучер, хоть и не жил в доме, но ухаживал за двумя красивыми кобылками серой масти, а в остальное время занимался садом возле дома.

— Даже к тебе приходили учителя, Элен. И бина Дельм танцевать учила, и бина Пист грамоту преподавала.

Линк был еще слишком мал чтобы понять, что именно случилось тогда, но, в один далеко не прекрасный момент, в доме появились «черные люди» — я так поняла, что это что-то вроде судебных исполнителей или чиновников — именно тогда вывезли фамильное серебро, картины, матушкин клавесин и ковры.

После этого рассчитали всю прислугу, и хрупкая кёрста Марион взвалила на себя уход за семьей. Какие-то деньги у отца еще оставались, но он почти беспробудно пил, шпынял жену за отсутствие нормальной еды и совсем не разговаривал с детьми. В общем-то картина была хоть и безрадостная, но абсолютно понятная.

— Скажи Линк, а кто занимался с Эжэн?

— Иногда мама, иногда я. — Он по-прежнему не смотрел мне в глаза.

— А я?

Он нервно дернул плечом, как-то не по-детски ухмыльнулся и сказал:

— А ты — папина любимица и всегда говорила, что благородная кёрст — это вам не нянька какая-то.

Мне стало неловко, я ни чем не была виновата перед этим чужим ребенком, и я ничего ему не должна, но слушать эти откровения было неприятно.

— Спасибо, Линк, проводи меня, пожалуйста, к троку Валиму.

Я еще раз глянула на себя в зеркало, поправила траурную повязку на лбу и пошла вслед за «братом».