Мне требуется время, чтобы переварить услышанное. Я сглатываю тяжелый ком в горле и тру лицо ладонями. Дыхание сбивается, ритм сердца тоже. Оно то быстро-быстро стучит где-то в районе глотки, то, наоборот, пропускает удары. Следовало ожидать, что легко не будет.
Илья тем временем просто сидит и смотрит на меня грустными пьяными глазами.
— Ты сказал, ее пытались остановить Кристина с Егором, — выдавливаю слова. — С каким Егором?
— Егор Кузнецов. Друг Максима. Ты его прекрасно знаешь.
— Каким боком он там оказался?
— Это уже совсем другая история и не имеет отношения к твоему усыновлению. — Илья делает последний глоток из стакана. — Еще вопросы?
Пожалуй, на сегодня с меня хватит правды.
— Нет. Я услышал то, что хотел.
Я встаю со стула и медленно, будто в тумане, направляюсь к двери, спиной чувствуя тяжелый взгляд приятеля. У двери я останавливаюсь, чтобы все-таки задать ему еще один вопрос.
— Ты правда меня крестил?
— Да.
— Родители всегда говорили, что ты крестил меня с Викой, якобы поэтому я каждый год должен ездить на ее могилу. Кто моя настоящая крестная мать?
И я снова знаю ответ на свой вопрос раньше, чем его озвучивает Илья.
— Кристина. Я крестил тебя вместе с ней. Так что она все-таки твоя мама. Не биологическая, но крестная.
Я киваю и быстро скрываюсь за дверью. На ватных ногах выхожу из заведения и тут же попадаю в ледяную осеннюю ночь. Голые деревья качаются из стороны в сторону, ветер завывает. Дождя нет, но небо такое черное, что даже обилие фонарей не освещает улицу. Я поправляю шарф на еще слегка побаливающем горле, вызываю такси и еду на кладбище.
Я хочу посмотреть ей в лицо. Хоть оно и всего лишь нарисовано на памятнике.
Глава 41. Склеп
Ботинки тонут в сырой земле кладбища, засасывающей меня, словно болото. Я иду почти наугад, потому что ночь настолько темная, что фонарик в телефоне ни черта не освещает. Но за столько лет походов сюда путь к семейному склепу Степановых увековечился в моей памяти, так что я уверен, что иду верной дорогой.
Я первый раз в жизни ночью на кладбище, но я совсем не испытываю страха, даже когда над головой громко каркает ворона. Адреналин по крови все-таки разливается, но отнюдь не от того, что я бреду в кромешной тьме между могилами.
Совсем скоро я встречусь со своими умершими родственниками…
Там ведь не только моя биологическая мать похоронена, но и еще кто-то. Я не знаю, кто именно, я никогда не придавал значения другим могилам. Я и могиле родной матери значения не придавал. Просто приходил сюда, потому что Кристина заставляла, и ерзал на скамейке, считая минуты до ухода. А ей всегда хотелось посидеть подольше.
Боже… Если бы я только знал, что все это означает и зачем мама меня сюда водит.
Тяжелая железная дверь в склеп открывается с громким скрипом, распугивая птиц на соседних ветках. Я нащупываю на стене выключатель и нажимаю его. Одна тусклая лампочка загорается в обшарпанном потолке, но совсем не освещает помещение.
Тут еще мрачнее и холоднее, чем на самом кладбище. С моим появлением по углам сразу же запищали крысы, а над головой кто-то резко пролетел. Я направляю фонарик в сторону движения и вижу на балке у потолка летучую мышь. Получше поправив куртку и шарф, я подхожу к могиле Степановой Виктории.
— Ну привет, — громко хмыкаю, и мой голос эхом проносится по склепу, вновь распугивая мелкую живность, что здесь обитает.
Она смотрит на меня с памятника и улыбается. Ее лицо нарисовано белым на черном камне. Широкая улыбка оголяет зубы и формирует ямочки на щеках. Курносый нос, широкий разрез глаз. Молодая. 26 лет, судя по годам жизни.
— Мама, — совсем тихо произношу, пытаясь примерить к ней это слово. Не подходит.
И вдруг мне так противно становится от того, что кровь этой женщины течет по моим венам. Я продолжаю вглядываться в ее лицо, пытаясь найти общие черты с моим и, черт возьми, нахожу. Кажется, я так же слегка прищуриваю левый глаз, когда улыбаюсь. И у меня такой же широкий слегка выпирающий лоб.
Видеть в ней себя — это ножом по сердцу. Но я продолжаю смотреть на нее, продолжаю вглядываться, тем самым забивая кинжал глубоко себе в грудь.
Женщина, которая меня родила и которой я оказался не нужен.
Сырой затхлый воздух склепа вдруг начинает казаться густым и сладковатым. Меня мутит, и я быстро выбегаю из помещения. Сгибаюсь пополам и пытаюсь вдохнуть ледяной осенний воздух глубоко-глубоко. Над головой какая-то птица издает странные звуки, похожие на уханье совы. Вокруг и так кромешная тьма, но у меня еще вдобавок темнеет в глазах.
Мне удается прийти в себя только через несколько минут. Я выпрямляюсь и поднимаю голову к небу, но не вижу даже луны, потому что все затянуто плотными тучами. Я еще не закончил, поэтому возвращаюсь в склеп.
Виктория Степанова по-прежнему смотрит на меня с улыбкой. А мне отчаянно хочется стереть ее, например, разбив гребанный памятник. Так сильно хочется, что руки судорогой сводит. Мне приходится засунуть их в карманы куртки, чтобы ненароком действительно не двинуть кулаком по граниту. Камню от этого ничего не будет, а вот я пальцы сломаю.