Моя незнакомая жизнь

Не знаю, как так случилось, но мы с Игорем вдруг стали друзьями. И, насколько я понимаю, надолго. Это немного странно, потому что друзей, кроме Андрея и Натки, у меня нет. А вот теперь в моей жизни вдруг появился Панков. Как-то он… прижился, что ли. Поладил с Андреем, явно понравился Натке, взял на себя кучу моих хлопот… Конечно, лучше было бы кота завести, Вадик давно просит, но получилось так.

– Есть у меня маленькое подозрение, что ты сама собираешься взяться за дело, – неожиданно произносит мой новый друг.

Нет, вас, умников-полицейских, стану дожидаться – вы аккурат к морковкину заговенью и разберетесь.

– С чего ты взял?

– Да так. Я же не дурак, что бы ты обо мне ни думала. Не считай, что ты умнее всех.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему я не должна считать себя умнее всех?

Панков задумчиво смотрит на меня и улыбается уголками губ. Кого-то он мне сейчас напоминает такой вот улыбкой. И на секунду стало… уютно, что ли. Мы научились понимать друг друга. Не слишком ли быстро?

Глава 11

В то лето, когда мы с Игорьком приехали на каникулы в Телехово и начали искать приключения, все изменилось для меня окончательно. Думаю, если единожды прикоснешься к смерти, она остается с тобой навсегда. Она входит в тебя, и тогда восприятие меняется, начинаешь ценить вещи, о которых раньше и не думалось.

Мы больше не ходили в Ракитное – было очень страшно, даже Игорь это признал, хотя и смеялся над «бабьими предрассудками». Ну, предрассудки там или что еще, а только Ракитное стало для нас своеобразным табу. Но имелась куча других возможностей для поисков тех самых приключений.

Я осторожно расспрашивала бабушку о войне, о местах боев, гремевших когда-то вокруг, а она охотно рассказывала – ведь раньше внучка не интересовалась такими вещами. И я тогда совсем по-другому увидела ее: моя бабушка, всегда ласковая и улыбчивая, выжила среди ужаса и смерти, была свидетелем такого, о чем я даже думать не хотела, – расстрелов людей, сожжения в школе детей. Она пряталась от смерти – и выжила. А иначе не было бы на свете меня, и Игорь бы не приехал в Телехово, а тихонько спятил бы, лежа на кровати, или покончил с собой. Именно тогда я поняла, насколько все мы связаны между собой.

Август уже добирался до середины, когда болотные черти, никак не иначе, занесли нас на Ганино болото, которое раскинулось километрах в тридцати от нашей деревни и тянулось в Полесье. Более отвратительного места мы до сего времени и не видели, но твердо решили, что именно там нам надо поразведать.

Оставив велосипеды в кустах, мы еще пару километров продирались сквозь заросли. Чем ближе становилось болото, тем ниже становились деревья, и вид у них был словно больной – чахлые, корявые кустики торчат из мутной воды, на поверхности которой белеют соцветия каких-то цветов, и воняет гнилью.

– Что здесь может быть? – ворчу я, провалившись по щиколотку в липкую грязь. – Если тут что-то и было, его давно накрыло болото.

– Ань, ты поосторожней… – Игорь помогает мне вылезти на сухое место. – Дед Мирон говорил, что вон на том острове немцы строили бункер. Вот и поглядим, что там.

– Нет, ну какой бункер? Болото вокруг!

– Дед Мирон сказал, что тогда здесь не было болота, оно подступило сюда только после сорок восьмого, когда повернули русло Росани. А до войны здесь был хутор, хотя болото было недалеко. Я деда обо всем расспросил.

Дед Мирон – признанный авторитет. Он единственный из мужчин не воевал в регулярной армии, потому что в тридцать девятом ему на охоте прострелили ногу и ее пришлось отрезать. Но протез не помешал ему уйти в партизаны. В молодости дед был очень вспыльчивым и только с возрастом стал немного поспокойнее. Но только немного, потому что баба Леся не раз ругалась с ним, когда он под горячую руку бил тарелки.

Именно около него и «бросил якорь» Игорь. Дед Мирон рассказывал ему о прежних делах охотно, потому что своих детей у них с бабой Лесей не было, и дед всегда привечал чужих. С Игорем они стали такими друзьями, что все просто удивлялись.

Никто лучше деда Мирона не знал окрестные болота и леса. У него даже старая карта сохранилась, и я сама видела на ней кружок с надписью: Ракитное. Теперь многого, что обозначено на этой карте, уже не найти. Тисва исчезла, Ганин хутор тоже – везде болота. Такая уж вышла мелиорация, когда повернули русло Росани. Кто-то что-то неправильно подсчитал, вот и выросло болото.

– Мы к тому бункеру даже не доберемся. Смотри, где остров, а где мы, – продолжаю я возражать, но все же тащусь за другом.

– Добредем как-нибудь, тут неглубоко и не сильно засасывает. – Игорь прыгает на кочку, брызги гнилой воды и ошметки грязи летят в разные стороны. – Ань, не дрейфь.

– Кто дрейфит-то? Но я не люблю болота, здесь жабы и всякое такое.

– Подумаешь, жабы! Малыш, жабы не кусаются. А вот болотные черти…

– Дурак!