Моя необычная обычная жизнь

Придя в себя и немного помолчав, я сказал Даше:

– Хорошо, я не буду их искать. Но ты же понимаешь, что они не оставят нас в покое. Мы слишком многое увидели и узнали из того, что видеть и знать не должны. Поэтому тактика «ничего не делать и ждать, пока всё рассосётся само» фатальна для нас. Я бы даже сказал, смертельно фатальна. Ничего само уже не рассосётся.

Даша вздрогнула;

– А что мы можем сделать? Обратиться к другим? А вдруг они такие же или заодно? Тем более здесь, на юге. А обратно, когда мы ещё поедем.

– Как я уже сказал, я не могу вести с ними войну в одиночку. Не могу и победить их всех. И помощи нам ждать неоткуда. Значит выход один; мне придётся переиграть их на их собственном поле.

– И ты это сделаешь? Ты сможешь?

– А у нас просто нет другого выбора, Даша. Но у нас есть и преимущество. Козырь в рукаве. Они не представляют, с КЕМ они имеют дело, – и я хищно оскалился.

– А КТО ты, Кирилл? – тихо спросила Даша.

– Я уже один раз ответил на этот вопрос, отвечу ещё раз: я человек, Даша. Просто не совсем обычный человек. Но человек.

А главное, что ты должна знать, что я тот человек, который не даст тебя в обиду никому и никогда.

Глава 18

Как я и предполагал, лагерь встретил нас настороженно. Известие о наших «подвигах» молниеносно (спасибо Сергею и Володе) стало известно буквально каждому.

Мы с Дарьей были немедленно вызваны на «допрос с пристрастием» к директору лагеря, где озвучили нашу версию событий, о которой договорились заранее, что просто были задержаны по ошибке. Затем нас собирались отвезти к поезду, и даже уже посадили в машину, но водитель всё не шёл, а поезд уже вот-вот уйдёт, а мы очень боялись подвести Августу Демьяновну, (замечательную женщину, она нам прямо как мать родная), и мы от отчаянья приняли такое решение, вернее я принял, а Даша здесь лицо страдательное, она плакала, а я не знал, что делать, но я же ребёнок, я растерялся, был не прав, а может прав, теперь я не знаю.

Тут Даша начала рыдать и нас наконец отпустили.

Первой реакцией директора, которому вовсе не улыбались неминуемые разборки с милицией, и наличие как минимум одного хулигана в образцовом («до этого момента») лагере, было немедленно отправить нас с Дашей домой. (Пошептавшись с Августой Демьяновной, директор озвучил вариант с «двумя хулиганами»). Розовые волосы Даши и мои «татуировки» не добавляли нам симпатий в глазах начальства. Но технически это было сделать невозможно. Билетов нет, везти некому, и вообще ситуация спорная.

От безысходности было решено оставить нас пока что в лагере, и дать возможность «искупить ударным трудом» своё преступление, что возможно нам зачтётся гуманным советским судом, где мы непременно окажемся со временем из-за своего поведения. А комсомольская организация школы, куда мы, правда, ещё не встали на учёт (а может теперь уже и не придётся), ещё скажет своё веское слово.

Мы выслушали сей вердикт со скорбными лицами, изо всех сил демонстрируя, что «смущены и полны раскаяния», но когда мы уже вышли от директора, Августа Демьяновна, глядя в наши честные лица, тихонько сказала:

– Ракитин и Щербакова! Меня вы не обманете. Я не верю ни единому вашему слову, и не верю вашим хитрым физиономиям. И твоим крокодиловым слезам, Щербакова, я не верю тоже. Я уже всё поняла про вашу парочку. Вы – Божье наказание мне, лишь не пойму за что.

И добавила ещё тише:

– Ребята, от всего сердца прошу вас: сидите тихо. Не высовывайтесь. Никаких авантюр, драк, курений, самоволок и прочих нарушений режима. Только труд, труд и труд. Иначе вас уже ничто не спасёт.

Такое «триумфальное» появление в лагере создало нам, как я шепнул Даше, «аванс доверия» и некоторую фору по времени, чтобы влиться в коллектив без немедленных «вступительных экзаменов», как правило обязательных для новичков.

Привлекательность Дарьи не осталась, разумеется, незамеченной мужской частью лагеря, но репутация причастной к преступлению «странной девушки» (одни волосы чего стоят!) несколько охлаждала (я понимал, что лишь на время) их романтический интерес к ней. Плюс рассказы «рыцарей Дарьи» – Сергея и Володи, о наших с Дашей непривычных отношениях, и явно давнем знакомстве. Сходиться со мной ближе никто не спешил, чтобы не забыть замазанным в «порочащих связях» (что поделаешь; историческая память ещё долго будет сказываться в национальном менталитете). Поэтому я оказался в некоем социальном вакууме. Вроде, как и не полноценный бойкот, но и к общению никто особо не стремился.

Однако, вопросы про Дашу и наши с ней отношения всё же последовали; гормоны юности перевешивали социальные страхи «непоротого поколения». А вот к этому-то мы с Дашей и подготовились заранее!