Моя настоящая жизнь

Ближе к окончанию школы был спектакль Цезаря Солодаря «У лесного озера», где я сыграл американского шпиона двух возрастов — одного в двадцатые годы, другого в пятидесятые, современные выходу спектакля.

Занятия в драмкружке происходили на фоне моих записей на саратовском радио вместе с девочкой по имени Нина Бондаренко детско-юношеских программ типа «Пионерской зорьки».

Нина Бондаренко была младше меня, училась в седьмом классе — маленькая такая, со звонким девичьим стервозным голоском. В день похорон Сталина я вместе с Ниной Бондаренко выступал на панихиде в Саратовском театре оперы и балета, читал новейшие эпитафии знаменитых советских поэтов.

Монтаж длился пятьдесят пять минут. Люди в зале с короткими интервалами падали в обморок и выносились под ручки вон. Не выдерживали их организмы всей глубины переживаний. Я же был готов радоваться его смерти. И не только не плакал, но блудливо и глумливо опускал глаза, выступая на сцене и доводя людей до потери чувств. Было упоение оттого, что мы так здорово читаем, что они брякаются. Говорят, вся страна победившего социализма рыдала в тот день, независимо от индивидуальной меры понимания истинного положения вещей. Я не рыдал, но был взволнован. Идеология ведь действует на уровне подсознания. Разум тут бессилен, и всем правит истерия.

Но все-таки… Я всегда знал, что Сталин — диктатор, угнетающий душу русского, советского человека. Дядя Толя Пионтковский иногда мог, не смущаясь, сказать о нем что-то почти матерное.

Однажды я понял, что мне нравится группа «Любэ» — как-то выделил ее из общего потока, когда услышал песню «…Первая проталина, похороны Сталина…». Удивился, как человек много моложе меня смог так похоже передать именно мои ощущения.

Моими основными корешами в «Молодой гвардии» были Слава Нефедов и Миша Свердлов. Слава был самым главным шалопаем среди нас, учился плохо, а Миша был отличником и даже комсомольским деятелем. Слава тоже стал артистом, окончил Щепкинское училище и теперь в поте лица своего добывает кусок хлеба по городам и весям. Алкогольные грехи сильно мешали ему двигаться и развиваться. Мне казалось, что, взяв и воспитав в моей первой студии его сына Игоря Нефедова, я что-то сделаю для Славы. Но кто знал, что судьба распорядится с Игорем так страшно.

А Миша закончил филфак, долго работал режиссером на Саратовском телевидении, снимал передачи в художественной редакции. Потом Миша отбыл вслед за детьми в землю обетованную, в Израиль, прожил там несколько трудных лет и умер.

С Мишкой и Славкой я познал первую радость настоящей мужской дружбы, которой и позже не был обижен. Слова Гоголя «нет уз святее товарищества» — о нас троих. Казалось, мы были трехтелесным драконом с одним сердцем и одной душой. Полное забвение себя. Когда кто-то из уличной шпаны однажды попытался меня ударить, Миша, который был младше меня, подставил под удар свою руку. Поразительное созвучие душ. Нам было хорошо вместе молчать. Понимать друг друга с полу звука, как в знаменитом анекдоте, когда однокамерники называют только номер шутки, и все смеются, понимая, о чем речь. Мне кажется, мужчине необходимо испытать эту защищенность спины дружбой. Наша дружба защищала нас от мира кольчугой.

У нас были общие тайны. Мы дружили с девочками из хореографического кружка. Все началось со Славки Нефедова, у которого там обнаружилась подруга по имени Люся Бычкова. А я познакомился с Ниной Кудряшовой. Этой девочке я обязан многим: и постоянством, и верностью, и просто душевной полнотой. Нина была способной девочкой, танцевала. Эротика в юношеском возрасте имеет несколько иное значение, нежели в зрелые годы. Чтобы обрести право хоть как-то прикасаться к моей возлюбленной, я не поленился пойти в хореографический кружок, когда у них не хватало мальчишек, и принять участие в балете из жизни растений. Урожайные зерновые противостояли сорнякам. А у меня была роскошная роль Суховея, который все эти тростиночки под себя подминал, сжигая полезную флору… Короче говоря, я ее трогал весь спектакль.

Атмосфера жаркого лета, которое в Саратове начинается в середине мая, когда делать было нечего, когда сестра была на практике, когда мозги подогреваются витающей в воздухе романтикой… Я не могу сказать, что железы внутренней секреции юных саратовцев развиваются так же рано, как в Кении или в Нигерии, но в этом смысле Саратов все же — «зона рискованного земледелия», поэтому и человек в Саратове, как мне кажется, созревает несколько раньше, чем в других районах моей необъятной родины. Плюс давно изученный «Das Weib» с роскошными диаграммами и фотографиями мужских и женских гениталий, где все было наглядно, понятно и так и просилось к освоению. Дворец пионеров оставлял нам время для освоения «науки страсти нежной» и для всего прочего, чем занимаются обычно ромео и джульетты в этом возрасте. Любовь, как дисциплина, была пройдена мною тогда в Саратове.