— Рита, скинь мне селфи, — говорю ей в лоб. Время поджимает, мы скоро, буквально минут через двадцать, выдвигаемся в глушь дней на семь-десять, поэтому нужно сейчас все обсудить. Пока доберемся, пока прихлопнем гадов, потом обратно. Может, придется дольше задержаться, неясно как они там укрепились.
— Опять? Родной, я тебе три штуки с утра отправила!
— Нет, Рита, — немного давлю интонациями. Не хочу на нее нападать, оно само получается, атмосфера сказывается, не в детском лагере нахожусь. Даже в эту минуту, во время разговора со своей девушкой, неосознанно хмурюсь. На взводе, перманентная боевая готовность. Мы здесь не дома, и собираемся дальше прорываться. В гости. — Я хочу, чтобы ты сфотографировала себя на фоне холодильника, при этом волосы перекинула через левое плечо и прижала указательный палец к губам. В любой одежде — это без разницы. Можешь — без.
— Эм, что? — она офигевает, конечно. — А ты себя сфоткаешь на фоне березки или что у вас там растет?
— Мне не смешно сейчас.
— Леша, ты прикалываешься? Что за вспышка ревности, мне обижаться?
— Ты дома или нет? — открыто атакую. Пульс ускоряется, я уже понимаю, что она не пришлет мне это гребаное фото.
И тем не менее. Хватаюсь за надежду, словно она не дрянной клочок ветхой ткани, расползающийся от любой проверочки. Дерни — и нет ее. Ненавижу надежду, она никогда не оправдывается. Спасают только опыт и знания. И они, блть, сиреной ревут, бьют тревогу.
— Леша, где мне еще быть? Ты разбудил меня в шесть своим сообщением.
— Я жду фотографию, Рита.
— Я не буду этого делать, мне не нравится твой тон.
Вздыхаю, а у самого кожа горит. Ветхая тряпка рвется, я даже не касался ее. Просто смотрел.
И тем не менее.
— Слушай, Рит, сделай мне скидку, я на нервяке. Меньше чем через полчаса мы уезжаем, я неделю буду вообще без связи. У меня была дрянная ночь. Пожалуйста, сделай фотографию, о которой я попросил. Мне просто будет спокойно.
В ответ она молчит.
— Рита, где ты сейчас находишься? У тебя все в порядке? Ты помнишь, что мои друзья всегда помогут, если что-то нужно.
— Леш, я… — ее голос дрожит. — Прости.
Перед глазами темнеет. Нет, конечно, в обморок я не падаю, просто прикрываю глаза. Опускаю веки и одновременно с ними — руки. Ненадолго, конечно. Секундная слабость, и я справляюсь с эмоциями. Гнев обрушивается жгучим потоком, затопляет, распирает изнутри. Тихо. Ш-ш-ш. Лишь кровь в ушах бахает, и понимание того, что происходит, скручивает нутро узлом. Я глушу гнев, как и обычно, как привык, забиваю в дальний угол. Он снова и снова вырывается вихрем, он мешает мне дышать. Потому что… поздно. Незачем. Потому что…
Я стискиваю зубы и снова подношу телефон к уху. Она болтает, тараторит без остановки.
Она извиняется. Она называет меня «Лешей» и «Лешенькой».
Она умоляет, чтобы я ни за что не заходил на ютуб в ближайшие дни. И ей так жаль. И она так переживает за меня, и собиралась сказать мне все после командировки, чтобы я не наделал глупостей. Сгоряча.
Я просто слушаю этот бессвязный поток бестолковой х**ни, пытаясь выровнять дыхание.
— Лёх! Лёха, ты идешь?! — в казарму заглядывает товарищ по отряду. — Пора!
— Ага, спасибо!
И снова в трубке:
— Леша, Лешенька, умоляю, постарайся понять меня. Это… ужасно сложно. Мне так жаль. Мне так ужасно жаль! Пожалуйста, если только сможешь, прости меня. Все, что я говорила, было искренне. Клянусь тебе своим здоровьем, хочешь? Своей жизнью. Чем угодно поклянусь! Я просто… это не мое. Красноярск больше не мой город, мне тесно в нем. Я задыхаюсь! Сама не ожидала, что так сильно изменюсь за эти годы. Я честно старалась. Очень сильно старалась.
— Ты мне все это повторишь дословно, глядя в глаза, — проговариваю медленно, предельно четко. Она затыкается и молчит. Всхлипывает, а потом начинает рыдать навзрыд:
— Нет. Нет-нет-нет, только не приезжай. Не вздумай! Не нужно. Я плохо все сделала, надо было тебя дождаться, но время поджимало, — она рыдает, и половину сказанного я не улавливаю, остается догадываться по интонациям. — Я себя ненавижу за то, что так поступила. Но не мое это. Моя жизнь здесь. Отпусти меня и постарайся простить, если только сможешь. Хорошего было много, я буду помнить только лучшее.
Мои пальцы немного дрожат. Это плохо. Парни на меня рассчитывают, я не имею права промахнуться из-за
О Боже.
Сбрасываю вызов, убираю телефон в карман. Натягиваю маску, следом шлем, поверх него — очки, остальное давно на мне. Иду к выходу, затем в оружейную. Честно говоря, меня немного подташнивает. К счастью, нам сутки пилить на машине, боевые действия не прямо сейчас. По крайней мере, надеюсь. А к тому времени приду в себя. Еще немного. Просто… это было неожиданно. Рвануло в руках, все лицо теперь в осколках, душа в ошметках. Ну, то что от нее осталось после стольких лет службы.
О. Боже.