— Нет, дело не в тебе, — я отчаянно надеялся внушить ей доверие. — Дело совсем не в тебе. Во мне. Я наслаждался каждой секундой разговора с тобой. Ты такая… — Я не мог окончить предложение, не скатившись до какой-нибудь банальности. — Ты такая…
— Я такая…
— Ты такая… — Я порылся в своей коллекции отборных комплиментов. В нашем мире, переполненном банальными фильмами, банальными книгами, банальными песнями и банальными телепередачами, теперь и величайшие человеческие чувства сведены едва ли не к нулевому знаменателю. В общем, все мои комплименты казались слишком затасканными, не подходящими для Кейт.
— Ты особенная, — сказал я. — По-моему, ты особенная.
Она рассмеялась.
— А ты удивительный. По-моему, ты удивительный, Вилл.
— Спокойной ночи.
— Спи сладко.
Назад, в реальность.
Телефон еще никогда не выглядел таким одиноким, как сейчас, когда я закончил разговор. Он лежал на своей подставке, оцепенелый, и казался скорее мертвым, чем уснувшим. Я взял трубку и набрал номер Кейт — просто чтобы проверить, что он работает, — но положил трубку прежде, чем он успел зазвонить. Мне было уныло и пусто, в таком состоянии не имеет смысла делать следующий вдох. Стыдно признаться, но в ситуациях подобного рода я часто фантазирую, будто я измученный жизнью поэт, а не унылый идиот, которому некуда девать свободное время. Однажды я написал четырнадцать томов (т. е. четырнадцать тонких тетрадок) ужасающих стихов, озаглавленных «К Агги с любовью». Я вынес их в мусорный бак за неделю до того, как переехал в Лондон, для осуществления первого этапа моей политики Все Сначала, которую я позже забросил, поскольку она подразумевала, что от фотографии Агги тоже надо будет избавиться. К счастью, желание сотворить белый стих для тома 15 было задавлено в зародыше желанием сходить в туалет.
Перед тем как этот дом разбили на квартиры, моя комната, скорее всего, была огромной спальней, от которой мистер Джамал отделил часть для того, чтобы выстроить коробку из штукатурки, более известную как мой туалет, поэтому там не было окон. Чтобы хоть что-то видеть, мне приходилось включать свет, и тогда автоматически включалась вентиляция. Не то чтобы мне нравилась вонь, просто здешний вентилятор служил основной причиной моей ненависти к этой квартире — я от него на стенку лез. Каждый раз, когда он включался, я падал духом. В нем что-то сломалось, и вместо тихого жужжанья комара в туманной дали мне приходилось выносить такой грохот, как будто я засунул бетонную плиту в кухонный комбайн. Более того, вентилятор продолжал вытягивать воздух — и мое терпение — еще минут двадцать после того, как я выключал свет. К среде я был готов на все, только бы больше его не слышать, поэтому попробовал испражниться в темноте. Тишина приятно ласкала слух, но отчего-то было неловко сидеть на унитазе, спустив штаны и трусы, в потемках. В какой-то газете я прочитал, что обычная крыса вполне в состоянии пролезть в унитаз по фановой трубе из канализации. Мысль столкнуться нос к носу с грызуном так угнетала меня, что в конце концов я решил терпеть до школьного туалета, чтобы испражниться там в уюте и безопасности. Спешу добавить, что учительский туалет почти идентичен тому, что предназначен для школьников, разве только бумага чуть получше.
Я мыл на кухне руки мылом, которое обнаружил под раковиной, как вдруг меня поразила внезапная догадка о внутреннем содержании моего действия. Кусок мыла «Империал Лезер», который я сейчас ласкал, перебирал и поглаживал, наверное, оставила там Кейт. Глядя на восхитительный шмат глицерина, лежавший у меня на ладони, я тепло улыбнулся и дал себе волю помечтать о Кейт. Пять минут я мыл руки — пять самых счастливых минут за сегодняшний день. Когда я наконец пришел в себя (теплая коричневая вода из-под крана достигла точки кипения), я почувствовал приступ клаустрофобии. Стены квартиры не то чтобы давили, но я чувствовал, как они меня ограничивают. У меня был ключ от моей тюремной камеры, но не было повода воспользоваться своей свободой. «Нужно выйти, — подумал я. — Сходить в паб и побыть с обычными живыми людьми, а не с бывшими девушками, которые не дают мне покоя, и странными женщинами на другом конце телефонного провода». И я, пока не успел передумать, поспешил выйти из дома.
Паб, куда я устремился, был в десяти минутах ходьбы от моей квартиры. Но при этом достаточно далеко от Холловей-роуд, чтобы добраться дотуда, не привлекая внимания бродяг, пьяниц, психов и им подобных — их этот отвратительный район изрыгал по ночам в изобилии. Я обнаружил этот паб на неделе, когда пытался выяснить, в каком из маленьких баров, торгующих спиртным на вынос, продают «Мальборо Лайтс». (Ответ: ни в каком.)