Моя легендарная девушка

Агги подошла ближе и буквально нависла надо мной. Я опустил глаза, избегая ее взгляда, мне стало стыдно, что мы до такого докатились. Она сказала, что мне нора, и потянула меня за руку, пытаясь поднять на ноги. Во мне проснулся обиженный пятилетний ребенок, какой живет в каждом грустном пьянчуге, и я заявил, что она больше не имеет права прикасаться ко мне. Думаю, это ее напугало. Она села в кресло напротив меня и едва сдержала слезы.

— Что тебе от меня надо, Вилл? — Теперь уже она избегала встречаться со мной глазами. Я попытался найти в выражении ее лица доказательства, что она меня действительно узнала — того меня, которого любила — и не нашел. — Что ты хочешь мне сказать? Все кончено, и ничто не изменит моего решения.

— Ничто-ничто? — спросил я, стараясь поймать ее взгляд.

Я сказал, что мне нужно у нее спросить, я хочу знать, что я такого сделал, что она меня больше не любит.

Вот что она сказала, дословно:

— Дело не в тебе, а во мне. Я изменилась. Я думала, я смогу стать такой, какой ты хотел меня видеть. Какое-то время я тоже этого хотела. Я хотела любить и быть любимой, как это бывает в фильмах, и ты подарил мне такую любовь. И за это я тебе буду вечно благодарна.

Это была какая-то бессмыслица. Она говорила красивые слова, но значили они всего лишь «спасибо, было очень весело».

— Но что я сделал не так?

— Ты не давал мне расти, Вилл. Я с тобой встречаюсь с девятнадцати лет. Но я уже другая! А ты все такой же, ты совсем не изменился — ты не растешь вместе со мной. Теперь мы — разные люди. Я задыхаюсь. Не могу пошевелиться. Как будто ты запер меня в клетку.

Я попытался объяснить ей, что совсем не хочу запирать ее в клетку. Я сказал, что она может пользоваться своей свободой и делать все, что пожелает. Но она сказала, что уже поздно. Теперь ей хочется чего-то нового.

Одна вещь меня просто добила.

— Это как в той песне, — сказала она с непроницаемым видом, — «если любишь — отпусти».

Я ушам своим не поверил. Она не только разбила мне жизнь. Она мне еще и Стинга цитирует.

Чтобы задеть ее, я запел, удачно, как мне показалось, имитируя манеру исполнения бывшего солиста «Полис»[55]. Но ее это не позабавило. Я понимал, что наш разговор закончится полным разрывом, если я прямо сейчас не сделаю что-то такое, что объяснит ей, какую жестокую ошибку она совершает. Но как я ни старался, я ничего не мог придумать. Однако хуже всего было то, что я начинал трезветь, а между тем именно в этот момент мне хотелось быть пьяным в стельку, потому что только этот факт мог объяснить, почему я рыдаю у нее в гостиной.

Она встала, показывая мне, что с нее хватит. Я тоже поднялся, пошел к входной двери и открыл ее. Она проводила меня. На пороге я обернулся, посмотрел на нее глазами, полными слез, и спросил:

— Агги, что тебе нужно? Почему — не я?

Она посмотрела на меня без выражения и закрыла дверь.

Я смыл за собой и надел штаны. Вернулся на кухню — тостер давно выплюнул мои тосты, и они остыли.

Ненавижу холодные тосты.

17:47

По моим представлениям, если бы мы тогда не расстались с Агги, мы бы все еще были вместе. По крайней мере, мне так казалось. И если бы мы оба нашли хорошую работу, мы, возможно, могли бы зарабатывать так, чтобы жить в Лондоне примерно как Алиса и Брюс — в элегантной квартире где-нибудь в Хайгейт[56], а не в этой ободранной обувной коробке в Арчвее. Конечно, я не знал этого наверняка, но мне нравилось представлять, что в каком-нибудь параллельном мире у нас все сложилось хорошо.

Я всю жизнь не мог дождаться своей очереди поиграть в дом. В тринадцатилетнем возрасте (хотя, оглядываясь назад, я не уверен, что мне тогда было не четырнадцать) я влюбился в Вики Холлингсворт так, что был готов взять на себя серьезные обязательства, о чем ей и сообщил. Это случилось во вторник. Я сидел в столовой и завороженно следил, как она один за другим поедает бутерброды с вареньем, которые взяла с собой из дома на обед. На верхней губе у нее застыла капля клубничного джема, и, помню, мне неудержимо хотелось ее слизнуть. Сдерживая свое подростковое возбуждение, я встал из-за стола, твердыми шагами пересек столовую и подошел прямо к ней. Эмма Голден, лучшая подруга Вики, как раз отошла, чтобы выкинуть пакет от своего обеда в большой мусорный бак у выхода, так что мы оказались наедине.

— Вики, — сказал я ей, опустив глаза, — не знаю, понимаешь ли ты это, но мы созданы друг для друга.