Моя Крепость

Стоявший рядом Роланд только усмехнулся. У него-то не было ни малейшего сомнения, что пресловутый Длинный Пояс, на котором они с леди Хайд сейчас находились, не далее как через неделю просохнет и станет самым настоящим полем. Его распашут, засеют отборным зерном, а еще через месяц дружные всходы окрасят всю долину в яркий зеленый цвет. И молоденькая графиня будет гулять по этому полю, выискивая первые одуванчики... И, может быть, он тоже выйдет гулять с нею. Как сегодня.

— Это весна, миледи. Конечно, весна! Снег уже весь растаял, ветры теплые, они быстро высушат землю...

— Теплые?! — возмутилась Хайди, запахивая пушистый шарф, именно в эту минуту выпорхнувший от резкого порыва. — Если эти ветры у вас теплые, то какие же считаются холодными?

— Холодные ветры были две недели назад. Помните?

Как она могла помнить, если даже не видела? Когда последняя пурга выла от бессилия за высокими стенами крепости, леди Хайд и кончика своего очаровательного носа не высунула наружу. В уютной спальне, нешироких коридорах и на излюбленной галерее, куда поднимался подогретый каминами воздух, для нее вообще не существовало холода.

Сегодня впервые она решилась выйти на прогулку. Укутанная в мех, завернутая в сукно и обутая в новенькие сапожки. Необходимость этих сапожек Хайди только сейчас и ощутила. Роланду пришлось довольно долго убеждать упрямую девушку, что мягкие меховые туфли, ставшие привычными за зиму, годятся только для дома и коротких пробежек по аккуратно выметенному двору.

Ходить в сапогах она, разумеется, не умела. Роланду пришлось брать ее крепко под локоток всякий раз, когда на дорожке появлялась лужа или другое подозрительное местечко. А уж теперь, когда леди Хайд оказалась чуть ли не по щиколотку в размокшей земле, вытаскивать ее пришлось вовсе за талию, причем в панике она обхватила его шею обеими руками и не спешила отпустить. Эти невольные объятия его смутили.

— Нас увидят, — опасливо оглянулся он на дозорные башни.

— Ну, и что? — возразила Хайди.

Они стояли на той стороне глубокого оврага, которую в течение нескольких месяцев она рассматривала в окно. Отсюда до ее комнаты по прямой было около четверти мили. Добираться сюда пришлось верхом. Колос и ее пони Банни — Заюшка — остались в десяти шагах позади, где грунт был все-таки потверже.

Посреди огромного мокрого поля они были совершенно одни.

— Ваши родители будут недовольны...

— Чем? — пожала плечиками графская дочь. — Мать часто говорила, что я должна ходить на прогулки и привыкать к английскому климату.

— А она позволила бы вам гулять со мной?

— Почему же нет... А это правда, что вы специально просили у отца разрешения со мной разговаривать? — весело сощурила она глазки. — И еще выставили это условием вашей присяги?

— Откуда вы знаете?

— Торин мне рассказал.

Роланд почувствовал досаду на болтливого рыцаря. Мак-Аллистер — достойный и благородный человек, но зачем выдавать такие тайны.

Сам-то он откуда узнал? Неужели лорд Конрад пересказал ему беседу об их воображаемой схватке и ее результатах...

— Сэр Торин знает слишком много, — недовольно пробормотал он.

— Он знает все, — вздохнула девушка, — ему по должности положено. Все, что происходит в замке Арден, докладывают ему. Кто куда вышел, кто с кем встретился. Дозорные видят сверху и все замечают. А в доме тоже следят.

— Но зачем?

— Отец говорит, что невозможно руководить, если не знаешь точно, что и как делают люди. Поэтому он специально учил всех, как следить. Вот кажется, что стражники на вышках или у ворот ничего не делают, но на самом деле это не так. Они все время смотрят, ни не миг не отвлекаются. Все о всех знают. А Торин потом решает, что доложить отцу, а что для него не важно.

— А! — теперь стало понятным кажущееся равнодушие графа к делам подчиненных Роланду невольников. Зачем специально расспрашивать, если дозорные всегда точно знают, где каждый человек находится и что делает. Но как же тогда сумели уйти те шестеро, что не пожелали жить в Арден-холле? Или в тот день часовые оплошали?

— Они все видят, все знают, но никому не мешают, — процитировала барышня явно с чужих слов, — только в случае опасности поднимают тревогу. Или сами ловят злоумышленника, а потом сообщают об этом.

Отец не любит, когда шумят или скандалят. Он говорит, что в хорошем доме всегда тихо. Поэтому наши стражники никогда не торчат на виду.