Моя королева

Прошло совсем немного времени, и герцог со своей очаровательной супругой заполнили детскую в доме Сьюдли маленькими свертками с хныкающими новорожденными – одной дочерью за другой. С каждыми удачными родами Маргарет, как заметил Аларик, смотрела на него с растущим беспокойством. Казалось, в тайниках своего сознания она и вправду опасалась, что он пойдет по стопам своего страшного предка Генриха и отошлет ее на плаху.

– В конце концов, долг жены, – говаривала она, – принести мужу сына.

Но Аларик не мог упрекать супругу за неразумность судьбы. Ведь она подарила им пять красивых, здоровых и умных дочерей. Интересно, с надеждой думал он, кто это сказал, что они на этом остановятся? Маргарет в свои сорок пять вполне в состоянии выносить ребенка. Самому ему всего лишь пятьдесят, и он тоже может стать отцом еще и еще раз, если потребуется. Прошло пять лет с тех пор, как они потеряли своего последнего ребенка, и это произошло на такой ранней стадии, что нельзя было сказать, мальчик это или девочка. Но, может быть, у них еще есть время хотя бы для последней попытки.

Ах, чего только они не делали, чтобы их мечта сбылась.

Герцог был погружен в свои приятные мысли и не заметил, что на него устремлен взгляд карих глаз девушки, сидящей в конце стола слева от него. Этот взгляд человек более наблюдательный назвал бы опасным.

Элизабет Реджина Глориана Дрейтон была старшей дочерью герцога и больше всех походила на него. Ее, упрямую и настойчивую с малолетства, назвали в честь дочери короля Генриха Елизаветы, английской королевы-девственницы. Из-за своих прямых рыжевато-белокурых волос и молочно-бледной кожи она была просто обречена носить это имя. Более высокая, чем большинство женщин, Элизабет казалась живым воплощением своей царственной тезки. У нее была величественная манера держаться, которая обращала на себя всеобщие взгляды всякий раз, когда она проходила по комнате четким бодрым шагом. Образованная гораздо лучше, чем полагается особам ее пола, Элизабет – или Бесс, как любил называть ее отец, – могла говорить на смеси разных языков, увлекалась танцами и театром и так же умело обращалась с иглой и ниткой, как с фортепьяно. На жестком дамском седле она ездила верхом с небрежностью и смелостью, присущими мужчине, и могла разглагольствовать на любую тему с уверенностью, достойной палаты лордов. Возмущение, которое в это утро вызвала у ее отца журнальная статья, пробудило именно эту черту ее характера. Однако девушка выжидала. Убедившись, что отец погрузился в чтение утренней газеты, она заговорила:

– Отец!

– Хм-м? – отозвался герцог, все так же неподвижно сидя за газетой.

Элизабет отодвинула тарелку и положила руки перед собой на стол, сплетя гибкие пальцы.

– Я все думаю о том, что вы сказали недавно о статье, которую вы прочли.

– Да?

Она взглянула на Изабеллу, самую близкую ей по возрасту сестру. Та слегка покачала головой, словно пыталась предостеречь Элизабет.

Но девушка продолжала:

– Кажется, вы утверждаете, что эта статья – «глупость» и «пустая трата бумаги, на которой она напечатана»… – Она замолчала, глядя на стену из газеты, за которой скрывался отец. – Но мне все же любопытно, не может ли быть чего-нибудь интересного в подобных писаниях, коль скоро издатели их публикуют?

В комнате воцарилось молчание. Разговор замер, и все глаза с изумлением устремились на Элизабет. Прошло мгновение, потом еще одно. Все, даже лакеи и любимец герцогини мопс Минг, застыли в ожидании вспышки, которая неминуемо должна была последовать в ответ на слова Элизабет.

Но герцог всего лишь опустил газету и посмотрел на старшую дочь поверх нее.

– Что вы сказали?

Элизабет села прямее и расправила плечи.

– Мне просто интересно, почему издатели решаются на расходы и беспокойства, помещая заметки, как та, о которой вы говорили, если подобные статьи не стоит публиковать?

Глаза герцога, такие же карие, как у Элизабет, сузились.

– В конце концов, – быстро добавила она, – я всего лишь женщина и не могу, как вы, разбираться в таких вещах.

Ее сарказм, облеченный в одежды смирения, остался для герцога незамеченным. Лицо его посветлело. Он даже улыбнулся. Все находившиеся в комнате разом вздохнули с облегчением.

– Ах, милочка, вы чересчур молоды и невинны, чтобы разобраться в истинной подоплеке скандалов и полемики. Стало быть, позвольте мне просветить вас.

Элизабет кивнула.

– К несчастью, действительность состоит в том, что две вещи – скандал и полемика – сами по себе привлекают больший интерес читателей газет и книг, нежели величайшие образцы литературы и науки, вместе взятые. Чем скандальнее предмет, тем больше экземпляров, к сожалению, расходится по читателям. И не имеет значения, пишут ли там правду. Важно другое: до тех пор, пока публика продолжает смаковать этот вздор, издатели будут его печатать и набивать за ее счет доверху свои сундуки.

– Понятно.

Элизабет немного подождала, а потом спокойно добавила:

– Но ведь вы, сэр, тоже купили эту книжку журнала?

Герцог повернулся к жене:

– Чему только вы учите девочек, Маргарет?

– Ребенок рассуждает вполне резонно, Аларик.