Моя. Я так решил

— А как ты сама собиралась выбираться? И как собиралась искать сестру?

— Это несложно… Я знаю испанский, я слышала название клуба, куда ее отправили…

— Какого хера она вообще? — вспоминаю я про причины появления Эвы на материке.

— Это долго…

— У нас — вагон времени, напоминаю. Можем разговаривать, можем есть, можем спать… Или не спать.

Пальчик замирает на груди, потом, помедлив, продолжает свой путь чуть выше, к шее, к скуле. Прихватываю его зубами, слегка сжимаю. Встречаюсь взглядом с Эвой. Она кажется задумчивой и немного растерянной.

— Это — тайна? — уточняю на всякий случай, провоцируя на откровенность.

— Не то, чтобы… Просто… Смысла нет.

— Есть, — возражаю я, — мне же надо понимать, какую именно помощь нужно оказать, каких людей привлекать в случае необходимости…

— Да ты и так помогаешь, — вздыхает она, — эта передышка… Это тоже отдых, ты не представляешь, какой. Надеюсь, что Вале будет спокойно у твоего друга… Я переживаю…

— Не переживай, — перехватываю узкую ладошку, целую, — Бур, конечно, вообще нихера не подарок, но приставать к ней точно не будет, и ничего плохого не сделает. Может нагрубить, но в целом, он — нормальный.

— Странно… Он вообще не похож на гея, — задумчиво отвечает Эвита, — наоборот, если б не знала, решила бы, что он — из наших…

— Ну… Так бывает… — рассказывать Эвите, что я слегка перегнул с ориентацией Бура, не собираюсь. Не требуется. Ей будет спокойней, а через недельку-полторы мелкая дракониха съедет оттуда и забудет страшного дядьку-ворчуна, как жуткий сон. — Так какого хера твоя сестра так вперлась-то?

— Слишком… Папа с мамой ее любили, и я любила… Все позволяла… — вздыхает Эвита, переворачивается, опирается о мою грудь затылком, и теперь я не вижу ее лицо. Наверно, ей так легче. Пусть так. — Она привыкла, что все ее любят, ни в чем не отказывают… Она, понимаешь, такая нежная… Была. — Голос у Эвы становится совсем сухим, и, подозреваю, что именно в этот момент она изо всех сил борется со слезами. По опыту знаю, что, стоит пожалеть, проявить сочувствие, может случиться потоп и истерика. А мне этого не надо. Потому просто дышу, курю. Жду. — Она сказки писала… Сейчас не пишет уже. — Эва справляется с собой и продолжает, — на первом курсе познакомилась с этим… Этим…

— Мажориком? Которого я от квартиры вашей отогнал?

— Да… Я работала, мне не до того было, понимаешь? И, к тому же, свои проблемы были… Серьезные…

— С женихом? — не удерживаюсь я.

— Все знаешь… — Эва не делает попыток повернуться, и голос у нее такой… Грустный. Констатирует просто, не жестит, не встает в позу, типа, какого, собственно, хера ты за мной следил? Значит, подозревала это все. Не дура, конечно подозревала.

— Знаю. Но не все. Расскажи.

— Зачем? Это уже прошло. И к этому возврата… Не будет. Надеюсь.

— Для того, чтоб точно не было.

— Борь… — она поворачивается, укладывает теперь мне на грудь подбородок, смотрит серьезно так, а я балдею от ее взгляда, таю ко всем херам, как подросток… Хочется ее обнять, утешить, заставить забыть про все плохое. Но терплю. В кои-то веки она откровенна, надо этим пользоваться. — Зачем? Тебе этого не надо, серьезно, ты и без того так помог… Мне, наверно, никто никогда так…

— Эва, ты сейчас херню говоришь, — перебиваю я ее все же, — я же тебе сказал, никаких проблем у тебя больше нет. Я их все решу.

Она смотрит на меня примерно с минуту, а потом улыбается. Грустно-грустно. Понимающе. Бляха, похоже, не теми словами я сейчас, похоже, напомнил! Надо исправлять впечатление!

Но не успеваю, она начинает говорить.

— Мама развелась с папой, когда мне было шестнадцать. Как ты понимаешь, Вале — шесть. Папа уехал в неизвестном направлении, что с ним — мы не знаем. И не хотим знать. Мама сгорела от рака через два года. Мне исполнилось восемнадцать. Валю хотели в детский дом, но я выбила опеку. Сам знаешь, как это в нашей стране… Пришлось брать кредит, чтоб заплатить взятку. Потом пошла работать. Чисто случайно попала в наркоконтроль, завербовали на первом курсе института. Работала сначала просто помощником эксперта, в основном на прослушке сидела и на расшифровке записей. Потом повысили, стала выезжать на вызовы с омоном… Параллельно училась. Когда перевели в Москву… Это был огромный скачок, серьезно. Я вцепилась в это… Валю с собой… И в школу ее хорошую. Для того, чтоб туда попасть, тоже пришлось брать кредит. Вообще, я без конца как-то в кредитах, то одно, то второе… Один гасишь, второй берешь… Но это я отвлеклась. Познакомилась с Игорем. Ты же в курсе про него? — смотрит на меня остро, киваю, куда деваться, усмехается, нехорошо так, — ну, тогда все понимаешь, да? Полгода встречались. Я влюбилась, как кошка…

Слушать ее описание эмоций в отношении ее недо-женишка тяжко. Но терплю. И, наверно, все же что-то с лицом происходит, потому что Эва опять усмехается:

— Сам просил. Теперь терпи.

— Угу. Когда узнала, что он преступник?

— Сразу, как дело завели, а потом замяли. На моих глазах же происходило. Дай закурить еще…

— Хватит тебе.

— Диктатор какой…

— Тебе нравится.

— Да.

— Иди ко мне.

— А рассказ?

— Потом.