Моя драгоценная гнома

Он купил их не торгуясь, и когда ушел, папаша запер лавку и пустился в пляс, переваливаясь с ноги на ногу, как пьяный медведь, если медведи могут быть пьяными.

— Эрмель! Сто золотых! — он потрясал кошельком над головой. — Хвала Длиннобородому, который привел нас в этот город!

— Хвала, что он привел этого покупателя в нашу лавку, — засмеялась я, выглядывая из-за двери.

По половицам тут же стукнуло, и папаша бросился поднимать покатившиеся жемчужины. Он насчитал шесть и поругал меня:

— Я же сказал тебе, чтобы не смеялась открыто!

— Но тут никого кроме нас нет, пап.

— А если бы был? — он строго посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Даже не знаю, благодарить ли ту фею за такой дар или проклинать.

— Проклинать?! Да мы как сыр в масле катаемся благодаря ей! — изумилась я.

— Эрмель, — отец вздохнул и вдруг погладил меня по голове.

Он был не слишком щедр на ласку, мой папаша. И если уж решил приласкать, то значит, неспроста. Я прижалась к нему и в сотый, если не в тысячный раз пообещала, что буду осторожнее.

— Ну все, все, — папаша растрогался, но постарался не подать виду и с притворным гневом оттолкнул меня. — Мужчины не нежничают, так что веди себя, как положено гному!

— Слушаюсь, батя! — я натянула на голову поплотнее вязаный колпак и засеменила следом за отцом, который пошел прятать деньги в тайник. — Дай золотой, — попросила я. — Куплю сегодня телятины, отпразднуем удачную сделку.

Отец положил в мою протянутую руку две монеты.

— Зачем две, пап?

— Купи и себе что-нибудь, Эрм, — сказал папаша, старательно упаковывая монеты в тряпку, чтобы не звенели, и пряча за кирпичную кладку. — Карамелек там, шоколадок… Что захочется.

— Мужчины не едят сладостей, — сказала я, подражая его тону и снова чуть не засмеялась, но вовремя зажала рот ладонью.

— Мама была бы недовольна, если бы узнала, что я с тобой сотворил, — вздохнул отец.

Нет, сегодня и вправду был удивительный вечер. Обычно мы не вспоминали о покойной матери, избегая грустить о том, кого уже не вернешь, но сейчас папаша, как видно, особо расчувствовался. Я обняла его, утешая, и подергала за седую бороду:

— Ты же это делаешь ради моей пользы, пап. Мама была бы счастлива. Да она и так счастлива — смотрит на нас и говорит: «Какой у меня заботливый муж! Какая милая доченька!»

— Все, топай за мясом, — папаша еще раз погладил меня по голове и со стуком вернул на место кирпич, закрывавший тайник, показывая, что нежностей больше не будет.

— Скоро вернусь! — крикнула я уже на бегу.

2

Мясная лавка в этой части города была только одна — и то в самом дальнем квартале, куда не заходили благородные эльфы. Разумеется, лавку держал тоже гном, потому что эльфы считали себя выше черной работы. Но мясники, подметальщики улиц, пекари и прачки нужны везде, поэтому в городе дозволено было жить гномам и людям, только селились они в отдалении от эльфийских домов — за мостом. И лишь счастливчикам удавалось открыть лавки в Цитадели — центральной, самой красивой и богатой части города. Ювелирная лавка папаши и мясная лавка господина Виндальва считались лучшими, поэтому обе они находились в черте Цитадели.

И теперь я бодро шла по широким, вымощенным брусчаткой улицам, уступая дорогу эльфам и стараясь не смотреть в зеркальные витрины. Зачем расстраиваться лишний раз?

Я и так знала, как выгляжу среди златовласых и белокурых красавцев и красавиц — как воробышек, ненароком залетевший в лебединую стаю.

Каковы бы ни были мои мысли, чувства и умения, я всегда останусь для эльфов ничтожной гномой, жалкой коротышкой, которой судьбой уготовано прислуживать высшим существам и испытывать от служения благоговейный восторг.

Восторг я и правда испытывала — когда видела украшения, сделанные мною, на эльфийских дамах и господах. А они даже не догадывались, что брошь в виде стрекозы со сверкающими бриллиантовой крошкой крылышками, изумрудная лягушка или веточка крыжовника, выточенные из яшмы и серпентина, сделаны мною — гномой, едва достающей макушкой до груди великолепным эльфам, гномой, чье чувство вкуса заведомо считается грубым и примитивным.

Но ювелирные украшения — это, конечно, хорошо. Только есть их невозможно. И когда ты голоден, начинаешь думать не о драгоценных камнях, а, например, о телячьих отбивных. И они тоже хороши. Так хороши, что могут заставить позабыть обо всем на свете. Но я позабыла обо всем на свете и даже об отбивных, когда завернув за угол дома увидела того самого эльфа, что купил мои розы. Я остановилась, будто налетела на невидимую стену. Нет, поистине судьба зло пошутила надо мной, вкладывая в тело гномы душу эльфийки — стоило увидеть нашего недавнего покупателя, как я опять замечталась.

Слоновая кость и золото!

Нет-нет! Золото — оставить, слоновую кость — отставить!

Его кожа была гораздо белее слоновой кости. Может быть, алебастр?