Я кивнул в сторону, надеясь, что он сообразит молча идти за мной. Парень как-то особенно глубоко затянулся, отбросил окурок в сторону и пошёл в реке. Я видел в его глазах желание жить, но он ни звуком, ни жестом не показал мне своего страха. Надо признать, русские умели держаться достойно. И это только усложняло мне всё морально. Куда проще было бы, попытайся он напасть, отвоевать свою свободу. Тогда я бы выстрелил, обороняясь, защищая свою жизнь. Но вот так? Я слегка подтолкнул русского, вынуждая опуститься на колени. Словно на контрасте с гадливостью на душе, место, куда мы пришли, было красивым — невысокие берёзы, нетронутая трава под ногами, прозрачная вода в реке. Говорят, перед смертью исчезают все звуки. Наверное, так и есть — вокруг стояла пронзительная тишина. С позорным малодушием я медлил, не решаясь выстрелить. Погибни он на поле боя, мне бы не было никакого дела. Я никогда не думал о тех, кого сразила пуля из моего автомата, и не жалел их. Но сейчас я вынужден переступить через себя, через свои принципы, стать по-настоящему убийцей. Русские представлены для нас как угроза, но сейчас мой враг умирал на своей земле. Кого и что я защищаю? Всё, хватит. Первое, что усваивает солдат — подчиняться приказам своего командира. Я служу своей стране и фюреру и если сейчас от меня требуется расстрелять русского комиссара, я сделаю это. Главное — не думать. Не чувствовать, что выстрел в чужой затылок что-то навсегда обрывает в твоей душе.
* * *
Всё ещё под впечатлением от недавних событий, я едва не столкнулся в дверях своей избы с Карлом. Вроде бы он постоянно попадался на глаза, но сегодня что-то не нравился мне его вид. Мальчишка выглядел каким-то совсем уж вымотанным, бледным, как мел. Может, я всё же и переборщил, завалив его работой, ведь учений ускоренным курсом ему тоже никто не отменял.
— Всё в порядке? — я не удержался от этого простого вопроса.
Я давно уже не злился на него, просто хотел, чтобы он уяснил порядки в армии и научился жить, подчиняясь приказам своего командира. Ещё спасибо мне потом скажет, когда получит первую награду. Потенциал-то у него есть и неплохой. За все эти дни ни разу не огрызнулся, не пожаловался. Даже когда явно выбивался из сил, продолжал упорно отжиматься. Мордашка сосредоточенная — и так был неулыбчивый особо, а сейчас так вообще хмурился постоянно. Но главное толк есть. Единственное, что никак пока не удавалось освоить парню — это винтовка. Надо будет сказать Кребсу, чтобы удвоили время на стрельбах.
— Да, — коротко отозвался Карл. — Я принёс вашу форму.
— Научись попадать в мишень хотя бы через раз, — я не смог удержать лёгкую улыбку, глядя на его понурое лицо. — Быстрее примешь присягу, быстрее освободишься от обязанностей прачки.
— Как скажете, герр лейтенант, — пробормотал мальчишка.
Похоже, действительно переживал из-за перемены моего отношения. Не понимал, что доброта на войне — это вовремя удержать от промаха, а лучшая защита — научить быть сильным волевым солдатом.
Я чуть не протянул руку, чтобы потрепать его по отросшей макушке привычным жестом, как когда-то мог погладить Фридхельма, но вовремя пресёк порыв. Не стоило пока что выбиваться из образа сурового командира. Пусть Карл хорошенько усвоит урок.
— Можешь идти, — мне не понравилось, как он торопливо шмыгнул на крыльцо.
Неужто парень теперь до конца службы будет дичиться и сторониться меня, словно я зверь какой-нибудь? Почему-то нравилось, когда он первые дни восхищённо смотрел на меня. Я сразу вспоминал те чувства, какие бывали у зелёных юнцов к более старшему офицеру. Наверное, каждый новобранец проходил через это слепое обожание кумира — хотелось стать таким же сильным, хладнокровным, добиваться побед.
Я задержался на крыльце, обдумывая сложившуюся ситуацию. Что-то не нравилось мне настроение среди парней. Похоже, просочился слух, что я расстрелял пленных, и теперь немой вопрос читался в глазах многих: «А как же конвенция?» Придётся напомнить им приветственную речь майора для новобранцев перед первым боем майор:
Я раздражённо смял неподкуренную сигарету, пытаясь отогнать свежее воспоминание — стоящий на коленях молодой мужчина, его русый затылок и чуть дрогнувший «вальтер» в моих пальцах.